Вечер 25 октября (7 ноября) 1917 г.

г. Петроград

— Знаешь, — Ромыч отставил кружку с чаем, — я вот всё думаю…

Дверь в гостиную распахнулась, и в комнату влетела запыхавшаяся Ульяна. Пальто распахнуто, платок сбился на затылок, обнажив светлые волосы. Сзади маячит дворецкий Тихон.

— Там… там! — выкрикнула она, — Василия… Фёдоровича… убивают… Таню… сильничают…

Тоха с князем вскочили одновременно.

— Где⁈ — рявкнул Роман.

— Во дворах… около винной… лавки… Шумова.

Мужчины выскочили из гостиной. Тоха рванул к себе наверх и крикнул на бегу:

— Я с тобой.

— Хорошо! Шашку захвати!

Попаданец вбежал в комнату и распахнул дверь шкафа. Набросил поверх штатской одежды армейскую шинель. Накинул через голову плечевой ремень с шашкой. Взгляд упал на ящик стола, где лежит револьвер. Тоха секунду подумал и метнулся к столу. Достал «наган» и сунул в карман шинели.

Когда спустился вниз, наткнулся на княжну.

— Антош, вы куда? Ромка ничего не говорит…

— Настюш, не сейчас, — он нежно, но твёрдо отстранил девушку.

— Антон!

Тоха помчался дальше.

Роман уже в прихожей. В офицерской шинели без погон, в фуражке, с шашкой на правом боку. На левом — кобура.

— Сколько их? — спросил он у более-менее успокоившейся Ульяны.

— Н… не знаю. Пять или шесть. Я не запомнила.

— Ладно. Антон, идём!

Так они и вышли. Роман — в шинели, застёгнутой на все пуговицы, фуражке, правда без портупеи. И Тоха — шинель нараспашку, без головного убора, наган в кармане, шашка на боку.

Свернули во двор. Ромыч почти на бегу инструктирует:

— Значит так, приближаемся, рубим, чтоб без лишнего шума. Стрелять в крайнем случае.

— Окей, — кивнул программер.

Странно, но совсем не страшно. Лишь ярость и пустота в душе.

Впереди, за углом, слышны женские всхлипывания. Раздался смех.

Роман выхватил шашку. Тоха тоже, но переложил оружие в левую руку, правой вытащил из кармана наган. На всякий случай.

Свернули в подворотню. Дальше, метрах в тридцати три тёмных силуэта и чёрное пятно на мокрой земле.

— Хороша девка, — раздался знакомый, очень знакомый голос, — Вот только этот урод влез, — новая тень поднялась из-за стоящих под навесом… не разобрать что… и наклонилась над пятном. — Ну что, папаша, ещё хочешь?

Ромыч рванулся к силуэтам. Тоха за ним. Бандиты заметили опасность. Один выставил вперёд винтовку со штыком. Роман первым нанёс удар. Голова противника покатилась по земле. Вверх ударил фонтан крови.

В том, кому понравилась девка, Тоха узнал лохматого матроса с Фонтанки. «Десятник» бросил руку к правому боку, к кобуре. Программер, не раздумывая, выстрелил. Морячок рухнул навзничь.

Рабочий ударил Романа штыком. Молодой князь отбил удар шашкой, а дальше Тоха ничего не видел, так как бросился на солдата с «мосинкой».

— Не подходи! — взвизгнул тот, оказавшийся пацаном лет восемнадцати.

Пацан выставил перед собой винтовку. Штык ходит ходуном. Тоха правой рукой с зажатым револьвером отбил в сторону штык и сверху от души рубанул шашкой.

Солдатик неумело закрылся. Клинок со звоном ударился о железо «мосинки». Программер тут же пнул пацана в живот. Тот свалился, привалившись спиной к каким-то раскоряченным саням. Папаха слетела с головы. «Винтарь», клацнув, стукнулся о землю в паре шагов.

Тоха прицепился в лицо. Мыслей никаких. Ни жалости, ни страха. Лишь ярость.

— Не убивайте, дяденька! — заплакал пацан, с ужасом глядя на ствол.

Палец начал давить на спуск. Тоха вспомнил, как говорил Роман, там, в Галиции, когда обучал азам фамильной боевой системы. «Чтоб победить в схватке, не важно, на войне или уличной драке, надо хотеть ударить. Жаждать ударить! Жаждать избить, убить!».

Вот что-то, а убить этого змеёныша очень хочется.

Курок подался назад, барабан чуть провернулся. Весь мир будто померк. Лишь ствол револьвера и словно приблизившееся лицо пацана.

— Антон Дмитриевич, — слабый, хриплый голос раненного князя вернул к действительности, — не берите грех на душу, голубчик.

Тоха продолжил давить на спуск. Курок занял крайнее положение. Барабан провернулся до конца, подставив капсюль патрона под удар.

— Антон Дмитриевич, прошу. Не надо.

Ярость потихоньку улеглась. Пацан продолжает плакать, закрыв лицо руками. В санях кто-то пошевелился, поднялся. Тоха скосил глаза. Узнал Татьяну.

Девушка встала и, зашатавшись, схватилась за край саней.

Программер снова посмотрел на плачущего солдата.

— Пошёл вон отсюда, ушлёпок!

Пацан не реагирует. Лишь, закрыв лицо ладонями, продолжает скулить. Тоха пнул парня.

— Вали отсюда, ур-р-род! Ну! Пшёл!

— Спасибо, дяденька! — солдат, подхватив винтарь, с низкого старта умчался от греха подальше.

— Я гляну, может извозчики есть, — Тоха бросился в арку.

Им повезло. Прямо на него мчится бричка. До неё метров тридцать.

Программер вскинул револьвер и рявкнул:

— Стоять! Пристрелю!

Кучер резко затормозил, аж лошадка встала на дыбы. Тоха подскочил к вознице. Возница, мужик лет сорока пяти с густо бородой спрыгнул с козел и бухнулся на колени.

— Барин, не убивай! Барин! Семеро по лавкам!

— Не убью. Помоги раненого погрузить.

Чуть ли не пинками затолкал кучера обратно и залез сам.

— Давай сюда, под арку!

* * *

Полтора часа спустя

Дверь открылась, из комнаты вышел приведённый истопником Савелием семейный врач Голицыных — мужчина лет пятидесяти, чуть лысоватый, с седой бородкой и в пенсне.

Первой вскочила княгиня.

— Ну как он, Николай Николаевич?

— Не хочу вас расстраивать, Надежда Сергеевна, но всё очень плохо. Пуля задела жизненно важные органы. Его ещё несколько раз ударили штыком. Даже не представляю, как он всё ещё жив.

Княгиня всхлипнула. Настя прижалась к программеру. У девушки по щёкам текут слёзы. Тоха погладил её по голове.

— Николай Николаевич, — программер сделал полшага к доктору, — давайте отвезём Василия Фёдоровича в госпиталь.

Врач снял пенсне и, вытащив из кармана жилетки платок, тщательно протёр стёкла.

— Увы, молодой человек, здесь медицина бессильна. Я не Господь Бог. Хотел сделать укол морфия, но Василий Фёдорович не разрешил. Хочет быть в ясной памяти, — доктор вздохнул. — Он хочет, поговорить с вами. Вы ведь Антон Дмитриевич? Верно?

— Да, — кивнул Тоха.

— Василий Фёдорович просит вас и Анастасию Васильевну зайти к нему.

Доктор посторонился. Тоха открыл дверь.

— Разрешите, Василий Фёдорович?

Князь сделал приглашающий жест.

Программер вошёл в комнату, следом — Настя.

— Подойдите… ближе, — тихим голосом проговорил князь.

Тоха с княжной выполнили просьбу. На бледное, измученное лицо раненого больно смотреть. Настя всхлипнула. Попаданец чуть приобнял девушку.

— Ещё… ближе.

Молодые люди подошли почти вплотную к изголовью.

— Дайте друг другу руки, — попросил Василий Фёдорович.

Тоха посмотрел на княжну. Настя протянула к нему руку. Программер взял прохладную ладошку.

— Благословляю… вас… дети мои, — искажённое болью лицо бледное лицо князя тронула слабая улыбка.

Тоха малость прифигел от такого поворота и попытался слабо протестовать:

— Но… Василий Фёдорович, я… даже… не знаю…

— Антон Дмитриевич, — тихим голосом перебил князь, лицо на секунду исказила гримаса боли, он снова улыбнулся. — Я же… вижу, вы… любите… друг друга, и хочу… чтоб вы… были счастливы, — он положил ладонь на их руки.

Настя взглянула на программера заплаканными глазами.

— Вы правы, Василий Фёдорович, я очень люблю Настю, и рад, что получил ваше благословение. Для меня это большая честь.

А про себя подумал: «Ну всё, блин, теперь Хронослужба вообще офигеет».

Князь будто прочитал его мысли.

— А про тех… господ… из службы… охраны времени… даже… н-не думайте. У них… своя жизнь, у вас… своя. И ещё… Антон Дмитриевич, позвольте… дать вам… совет человека, уже прожившего… свою жизнь.

Он убрал руку.

— Конечно, Василий Фёдорович.

— Папочка, ну не надо так… — Настя опустилась на корточки перед отцом и взяла его за руку.

— Прости, дочка, я… умираю.