— Спасибо вам обоим, — произнесла она слабым голосом. — Вы спасли мне жизнь.

Джессика улыбнулась во весь рот. Несмотря на долгие, изнуряющие часы бессонной ночи, которую она провела у постели Энни, она была полна воодушевления и неистощимой энергии.

Вскоре появился доктор Хэмонд, дружелюбный и бодрый. Он сразу поднял шторы, и солнечный свет хлынул в комнату золотым потоком.

— Так-так, — произнес он, подходя к пациентке и проверяя ее пульс. — Что же здесь произошло?

— Вы мой врач? — спросила Энни, глядя на него снизу вверх.

— Как выяснилось, вовсе не я, — улыбнулся доктор Хэмонд. — Я только ассистент. Вот они, ваши врачи, все трое.

— Почему? — удивилась Энни. Доктор шутливо развел руками.

— А как же вы ухитрились так быстро поправиться?

— Еще не совсем, — улыбнулась Энни.

Доктор тоже улыбнулся в ответ.

— Значит, скоро поправитесь совсем. Только помните, у вас такие заботливые друзья, не огорчайте их больше.

— Не беспокойтесь, — смущенно сказала Энни. — Я никогда этого не забуду.

— Как вы себя чувствуете?

— Не знаю. Слабость. И есть хочется.

— Есть, вы говорите? Ну, это совсем хорошо. Сейчас вам принесут завтрак, — весело сказал доктор.

Но Энни уже не слушала его. Мигая и щурясь, она смотрела на открывшуюся дверь, не в силах понять, кто там стоит в тени коридора.

— Мам? — неуверенно произнесла она.

Миссис Уитмен стремительно ворвалась в комнату и бросилась к дочери, раскрыв объятия.

— Да, дорогая, это я! Слава Богу, ты вернулась к нам!

Мона Уитмен присела на край постели, смеясь и плача от счастья, и слезы струились по ее щекам.

Энни бросила взгляд в проем распахнутой двери. Но там больше никого не было. Затем перевела глаза на мать, на ее элегантный голубой костюм, гладкие белые руки, сжимавшие ей запястья, на ее прекрасное лицо. Мать и дочь неотрывно глядели друг на друга, словно встретились впервые в жизни. Наконец Энни прервала молчание.

— А где… ну, сама знаешь… — спросила она и снова взглянула на пустой проем.

— Джонни больше не придет, родная, — ответила миссис Уитмен, глядя на дочь ясными спокойными глазами, и погладила ее по щеке.

— Не придет? — повторила Энни, и лицо ее просияло.

— Забудь о нем, — ответила мать. — Мы теперь всегда будем вдвоем — ты и я.

— У вас что-то случилось, мам?

— Ах, дорогая, на меня как будто крыша свалилась! Когда я узнала… когда это произошло… Я ведь даже понятия не имела, что такое возможно! Я вдруг поняла, насколько мы далеки друг от друга. Прости свою маму, девочка! Я надеюсь, ты сможешь простить свою слепую, эгоистичную мать!

И вдруг Энни приподнялась с подушки и села, обхватив обеими руками шею матери. Только теперь, чувствуя, что сильные мамины руки держат ее, она поняла, как дорога жизнь.

— Прости, мама, — заплакала она. — Я люблю тебя!

— Я знаю, дорогая, — отозвалась миссис Уитмен, осторожно укладывая дочь на подушку. — Я тоже очень люблю тебя.

— Как я могла такое натворить, мам? — вдруг спросила она.

— Ты бы не стала, если бы я была рядом, — вздохнула Мона Уитмен.

Заметив, что Энни пора отдохнуть, доктор Хэмонд подошел к постели.

— Думаю, на сегодня нам достаточно волнений, — сказал он. — Моей пациентке надо позавтракать, и после того, я надеюсь, она поспит.

— Пожалуйста, доктор, — умоляющим тоном прервала его Энни. — Еще минуточку, Джессика… Рики!

Джессика и Рики подошли к ней.

— Послушайте, я хочу опять поблагодарить вас, что вы вытащили меня… оттуда. Я только теперь начала понимать, что наделала. И мне хочется, чтобы вы знали: я смогу теперь обойтись и без команды болельщиц. Элизабет говорила мне, что не стоит придавать этому слишком большое значение. Это верно, Лиз! У меня просто не было ничего более важного, а теперь есть! — Она улыбнулась, счастливо глядя на мать.

— Как же так! Мы так ждем твоего возвращения в команду! — опешила Джессика.

— Конечно! — подхватил Рики.

— Не надо, — сказала Энни.

— Знаешь, что! — вскинулась Джессика. — Если ты откажешься, я тоже уйду!

— Уйдешь? Джессика, ты? Капитан? Нет-нет, тебе нельзя уходить, — горячо возразила Энни.

— Ясно, нельзя, — согласилась Джессика. — Но это мое последнее слово!

— Последнее слово — это сейчас очень кстати, — вступил в разговор доктор Хэмонд. — Думаю, на сегодня все уже сказано. Впрочем, к вечеру можно будет прийти опять.

— До свидания, Лиз, — сказала Энни. — До свидания, Джес, Рики… Мам, до свидания!

По дороге к лифту Джессика повернула к Элизабет сияющее лицо и сказала:

— А знаешь, я ведь тоже ужасно хочу есть. Давай заедем куда-нибудь по дороге?

— Ну что же, — отозвалась Элизабет. — Ты честно заработала сегодня свои оладьи со всеми вкусностями. Я плачу! Ха, Джес, ты была неподражаема!

— Правда?

— Ну!

— Тогда рули в харчевню. А по дороге расскажешь поподробнее, как я выглядела. И не вздумай что-нибудь пропустить!

Элизабет рассмеялась.

— Ты, как всегда, в своем амплуа, Джес!

Во второй половине дня близнецы и Рики снова пришли в больницу, где их встретила улыбающаяся Энни, которая уже не лежала, а сидела, почти такая же красивая, как прежде.

— Мама уже приходила и принесла мне вот это кимоно, — радостно сообщила она. — Классное, да?

— Отличное, — согласилась Элизабет.

— Ну, раз у нее есть такое красивое кимоно, — сказал Рики, — ей вряд ли понравится вот это.

Он держал в руках большую картонную коробку, перевязанную алой лентой.

— Это что? — в нетерпении спросила Энни, широко раскрыв глаза.

— Нет, это теперь для тебя недостаточно шикарно, — поддразнила Джессика.

— Показывай немедленно, что это такое, иначе я закричу! — шутливо пригрозила Энни.

Рики поставил коробку на постель, и руки Энни немедленно атаковали алый бант. Отбросив ленту в сторону, она сняла крышку.

— 0-0-о-й!

Да, это был именно он — красно-белый свитер болельщицы школы Ласковой Долины.

Энни замерла на несколько мгновений, словно боясь коснуться его. И вдруг стремительно схватила и прижала к груди. Затем стала рассматривать со всех сторон на расстоянии вытянутой руки.

— Рики, выйди на минутку, — попросила она.

— Что?