Во-вторых, негласный бойкот континентальной блокаде объявили не только подчиненные Наполеоном народы, но и сами практичные французы, стремившиеся всегда купить товар подешевле. Поэтому контрабандистам часто даже не приходилось подделывать штемпели, используемые чиновниками для обозначения национальной продукции, разрешенной для продажи. Население втайне от контролеров с радостью приобретало товары без штемпеля.

В-третьих, постепенно сам Наполеон вынужден был отступать от им же сформулированных жестких правил. Уже с 1810 г. он стал все чаще допускать выдачу так называемых лицензий, позволяющих определенному лицу привезти из Англии определенное количество товаров с обязательством вывезти из империи на том же корабле эквивалентный объем продукции согласно специально согласованному с чиновниками списку. Подобные вольности давали дополнительный доход французской казне (за счет взимания таможенных пошлин), что в период ведения напряженных войн было для Наполеона чрезвычайно важно, а потому высокие принципы протекционизма были нарушены.

Однако любое исключение из правил сразу порождает массу возможностей для многочисленных злоупотреблений. Коммерсанты привозили дорогие английские товары и вывозили из Франции всякий дешевый хлам, давая чиновникам взятки за признание «истинной ценности» этого груза. Затем хлам сбрасывался в море, поскольку англичане Наполеона «в упор не видели» и французские товары к себе не пускали. Для обеспечения большей стабильности торговых связей в Лондоне даже возникла целая сеть контор, подделывающих наполеоновские лицензии.

Рост цен, вызванный континентальной блокадой и ограничением иностранной конкуренции, стал одной из важнейших причин широкомасштабного экономического кризиса, поразившего французскую экономику в 1810-1811 гг. Издержки производства выросли, спрос (в связи с военными бедствиями и обнищанием) сократился. Товары стало трудно реализовывать.

Трудности сбыта подвигли Наполеона на еще большее усиление государственного вмешательства в экономику. Он стал давать субсидии и льготные кредиты предприятиям, страдающим от отсутствия спроса. Однако, как всегда бывает в подобных случаях, реальный результат государственной поддержки был далек от ожидаемого.

Очень характерен в этой связи случай, относящийся еще к 1807 г. 27 марта Наполеон издал декрет, согласно которому ассигновывались крупные суммы на поддержку французских мануфактур. Заключение о том, кто был достоин получения кредита, давали префекты, а окончательное решение принимал министр внутренних дел. В итоге 25 промышленников получили от государства в общей сложности порядка 1,2 млн. франков. Залогом служили непроданные товары, которые по стоимости должны были на треть превосходить сумму кредита.

Казалось бы, государство все предусмотрело: и конкурсность, и залог, и контроль со стороны высших властей. Но результат этой акции оказался плачевен. Государство не только не смогло помочь промышленности, но и потеряло значительную часть своих денег. Лишь пять человек смогли полностью вернуть долг. Одиннадцать заемщиков вернули деньги частично. Девять промышленников не вернули ничего. Чиновники стали реализовывать залог, но оказалось, что они далеко не всегда могли таким образом выручить государственные деньги.

Немалый вред нанесла экономике континентальная блокада. Но все же самый главный удар по зарождающемуся национальному хозяйству был связан с беспрерывными войнами. Император не желал прислушиваться ни к каким советам. Впоследствии, находясь уже в ссылке и отвечая на вопрос о причинах своего поражения, Наполеон сказал: «Их было множество, но главное состояло в том, что я отвык выслушивать мнения, противоположные моему собственному».

Фридрих Карл Штейн и Карл Август Гарденберг

То, каким сильным и развитым государством стала Германия к концу XIX века, во многом определялось реформами, осуществленными в Пруссии начала столетия. Главной проблемой для реформаторов стали тогда земельная реформа и отмена крепостного права.

У истоков преобразований стояли два человека — барон Фридрих Карл фом унд цум Штейн и князь Карл Август фон Гарденберг. Оба они были выходцами из западных немецких земель — Штейн из Нассау, Гарденберг из Ганновера, оба окончили Геттингенский университет, и оба перешли со временем на прусскую службу. Кстати, определяющее воздействие выходцев из наиболее культурных западных земель в целом было характерно для прусских реформ первой половины века.

Штейн и Гарденберг, родившиеся соответственно в 1757 и 1750 гг., принадлежали к поколению, которое следовало за поколением Тюрго. Они имели возможность изучить практическую деятельность французского реформатора и его научные труды. Исследователи высказывают мнение, что Штейн мог даже рассматривать Тюрго в качестве своего учителя на раннем этапе административной деятельности. Но самое главное — прусские реформаторы читали труд властителя дум той эпохи Адама Смита «Богатство народов». Сохранился даже принадлежавший Штейну изрядно потрепанный экземпляр этой книги, обильно испещренный пометками владельца.

Будущие немецкие реформаторы вырабатывали свое мировоззрение практически одновременно с французами, испытавшими шок от плодов собственной революции. Так, например, Гарденберг еще в 1794 г. сформировал свою политическую идеологию, которая очень сильно корреспондирует с мышлением Наполеона. Князь желал открыть возможности для карьеры талантливых людей, равномерно распределить налоговое бремя, обеспечить безопасность собственности и защиту прав личности, а также достичь сочетания свободы с религиозностью и гражданским порядком. Причем все эти изменения должны были быть достигнуты путем преобразований, идущих исключительно сверху.

Впрочем, судьба западного соседа не слишком привлекала немцев. К моменту начала прусских реформ отчетливо выявились уже первые успехи промышленной революции в Англии и многочисленные проблемы революционной Франции. Поэтому реформаторы ориентировались, прежде всего, на британские идеи и институты, стремясь обеспечить своей стране постепенность перехода к новому обществу, на чем особенно настаивал Гарденберг, и в то же время мобилизовать моральный дух масс для возрождения нации, на чем особенно настаивал Штейн.

Ключевую роль в немецкой англомании того времени играл Геттингенский университет, ориентированный на британскую культуру и дававший знания в области истории Англии на том же уровне, какой поддерживался в самих британских университетах. В частности, Штейн отмечал в своей автобиографии, что в Геттингене по желанию родителей он изучал юриспруденцию, но в то же время знакомился с английской историей, статистикой, политэкономией, политикой.