– В Берлин? – спросил Эрих с наигранным равнодушием.

– В Берлин, – подтвердил Лауфенберг, – опять на меня все повесила. Мне этот армейский штаб чем свет все уши прозвенел. И наши из Коммандо Ост – телефон просто не умолкает. Они считают, что у меня здесь просто море неиспользованных возможностей. Только у них, видите ли, потери, – недовольно проговорил он, – как только Хелене все это выносит, пять лет каждый день.

– Она ведь собиралась ехать позже? – закуривая, заметил Эрих, – что-нибудь случилось? Срочное?

– Не знаю. Мне не докладывают, – отмахнулся Лауфенберг, подходя к карте, – иди лучше сюда, – позвал он, – у нас, как всегда, масса задач, а времени мало. После обеда обещают снегопад. Ты как, вообще-то, в форме? – с наигранным сочувствием поинтересовался он. В глазах мелькнули веселые огоньки, – или «Рихтгофен» сегодня отдыхает?

– Нормально, – без тени смущения ответил Эрих, хотя чувствовал себя неважно после прошедшей ночи.

– Представляю, – Лауфенберг с сомнением покачал головой, и оба рассмеялись: они прекрасно понимали друг друга.

До полудня по приказу Лауфенберга Эрих успел дважды поднять «Рихтгофен» в воздух и даже сбил самолет противника. Но к полудню начался сильный ветер, а вскоре повалил обещанный снегопад. Видимость резко снизилась, и летчики оказались прикованными к земле.

– Не видать не зги… Вот такая бы погодка и до конца недели, – Лауфенберг отошел от окна и вытянулся на кушетке у печки, – пока Хелене не приедет, – мечтательно произнес он.

– Мне кажется, ты все-таки знаешь, почему она так надолго уехала, – снова попытался вызвать его на откровенность Эрих, – все мероприятия у Геринга – день, не больше.

Но Андрис только пожал плечами:

– Я же сказал, не знаю.

Эрих промолчал. Потом подошел к печке, присел, глядя на игравшее в маленьком отверстии пламя, подбросил дров и, повернувшись к Лауфенбергу, внимательно посмотрел на него:

– Ты знаешь. Ты всегда все знаешь, – сказал он спокойно, но в голосе его прозвучала требовательность.

– А тебе зачем? – удивился Лауфенберг. Потом как-то неуютно поежился и неохотно сообщил:

– Она хотела заехать в Прагу на пару дней.

– В Прагу? – теперь пришел черед удивляться Эриху, – Для чего?

– А я знаю? Что ты меня пытаешь? – недовольно поморщился Лауфенберг, – мне от всего этого одни заботы, дел по горло.

В Прагу. Эрих был поражен. Утихшая было ревность с новой силой вспыхнула в нем: опять Прага? С какой стати? Ведь тот, к кому она когда-то ездила туда, давно уже мертв. Вдруг в голове мелькнула дикая, несуразная мысль: что, если все – только блеф, политический розыгрыш, и Гейдрих на самом деле жив? И она снова встречается с ним? Перед глазами замелькали любовные картины. Он представил Хелене.

– Что с тобой? – увидев, как изменился в лице Эрих, спросил с недоумением Лауфенберг. Потом встал с кушетки и присел рядом, перед огнем.

– Все в порядке, – Эрих постарался взять себя в руки, – устал немного.

– Спать надо по ночам, – наставительно заметил Лауфенберг, на что Эрих не мог не улыбнуться: ну, кто бы говорил, право. Да еще в такое время, когда идет война.

– Отпусти меня в Прагу, – попросил он Андриса, немного успокоившись.

– Что?! – изумился тот, – это еще зачем?!

– Мне надо поговорить с Хелене, – ответил Эрих негромко. Он словно беседовал сам с собой, задумчиво глядя на бьющийся в печке костерок, и не видел, как остолбенел и побледнел Лауфенберг, услышав его признание, неожиданно сорвавшееся с уст: – Я люблю ее.

Уже произнеся эти слова, Эрих вдруг сообразил, что, сам того не желая, выдал самое сокровенное. Как мог он так запросто предать все то, что два года свято хранил в душе! Ведь он обещал Хелене…

– Что? Что ты сказал? – Лауфенбергу показалось, что он ослышался. Отступать было поздно.

– Я люблю ее, – повторил Эрих, смело взглянув Андрису в глаза, – раз уж я начал, то не стану отрекаться.

Взгляд Лауфенберга, устремленный на него, был непривычно и неприятно жестким. Но страстное желание встретиться с Хелене оказалось сильнее предосторожностей. Всего несколько часов прошло с тех пор, как она уехала, а он уже тосковал, и ревновал, и боялся потерять. Он не заметил перемен, произошедших в его друге, точнее, не придал им значения. Впрочем, Лауфенберг, быстро совладав с собой, попытался все снова перевести в прежний, шутливый тон.

– Я так понимаю, ты хочешь ей признаться в своих чувствах? – спросил он с легкой язвительностью в голосе. Но, встретив холодный взгляд Эриха, который не намерен был шутить, осекся и добавил вполне серьезно:

– Прага не лучшее место для подобного рода объяснений. У Хелене слишком многое связано с этим городом.

– Я знаю, – спокойно возразил Эрих, – я уже во всем признался, Андрис. И давно.

– Тогда зачем тащиться в Прагу? – пожал плечами Лауфенберг, – дождись ее здесь. Прага – это как Берлин: обеды, ужины, концерты…Там некогда побыть вместе, – он усмехнулся, – а потом она поедет к Герингу, там и вовсе длинная история – торжественный прием! Коль у вас такая взаимность… – последняя фраза снова прозвучала жестко, даже враждебно.

– Так ты отпускаешь меня? – резко прервал его Эрих. Он не собирался углубляться в детали своих отношений с Хелене. Он и так сказал слишком много.

– Черт возьми, – криво усмехнулся Андрис, – Хелене меня же первого и накажет за это. А генерал фон Грайм? Как я ему объясню, куда у меня исчезают лучшие асы? Впрочем, – Лауфенберг вздохнул и принял почти сочувствующий тон: – хотя ты меня и удивил, я тебя понимаю. Хелене – красивая женщина. И не только. Красивых-то много. Но в Хелене есть что-то такое притягательное, чего в других не сыщешь. Ладно, что ты переживаешь? – снова улегшись на кушетку, Андрис закурил сигарету, – если так уж нужно позарез, то полетишь. Разве я могу позволить себе разрушить личную жизнь командира, – произнес он насмешливо, но совсем не весело, – даже если мне первому и дадут нагоняй за это. Для порядка. Я готов. Как только эта мразь за окном поутихнет, сразу и полетишь. Сейчас ты просто собьешься с курса и вместо Праги окажешься где-нибудь в Японии. Или того хуже, здесь, недалеко, в плену у русских. Только оставь кого-нибудь за себя и намекни ей там, Хелене, – Лауфенберг грустно улыбнулся, – что я конечно, возражал. Но не смог. Она поймет, – заключил он с некоторой двусмысленностью.

– Спасибо, Андрис, – Эрих чувствовал, что заряд напряженности, возникший между ними, вот-вот взорвется, и хотя о причине он мог лишь догадываться, искал тему, чтобы переменить разговор. Но она никак не находилась. Теперь Эрих ясно понимал, что его признание может положить конец их дружбе. Конфронтация двух лучших летчиков полка в напряженной обстановке, сложившейся на фронтах, была просто недопустима. Ситуацию неожиданно разрядил генерал фон Грайм. Он позвонил по телефону и сперва долго отчитывал Лауфенберга, а потом и вовсе вызвал к себе. Андрис подписал рапорт, и сухо попрощавшись, уехал.