Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Савинков возбужден: “Когда же в конце концов решат со мной? Либо пускай расстреляют, либо дадут мне работу”. Черт его знает, может, действительно взыграли какие-то алкогольные градусы? Ходит, ходит – и вдруг раз – резко из окна вниз головой. Недаром же был террористом. Навыки-то еще те. Григорий, хоть и произошло все внезапно, успел схватить его за ноги. Сильный был человек. Но у Сыроежкина одна рука чуть слабее: в молодости был неплохим борцом и в схватке на ковре сломал руку. Удерживал, и тут его потянуло вниз, вместе с Савинковым. Тот килограммов 80 весил. Как можно удержать человека, который уже наклонился туда?
Сыроежкину кричат: отпускай, полетишь за ним. Не удержал. И Савенков полетел с пятого этажа… Разбился сразу и насмерть. Остальные рассказы, будто чекисты его сбросили сами – или сначала убили, а потом выбросили из окна, – ложны.
Гриша сделал все, что только мог. Очень все получилось неожиданно. Он, Савинков, был все-таки личностью. Но на следующий день вся эта оперативная группа шестого отделения – в шоковом состоянии. Упустили Савинкова! Мы же понимали, какой это удар. Заподозрят, будто его сбросили. Ну зачем было его сбрасывать, когда могли приговорить к расстрелу? Не расстреляли, дали десять лет, так зачем его уничтожать таким путем? И мы, конечно, получили нагоняй от начальства».
Действительно, роковая череда случайных ошибок, от которых никто не застрахован. Дело в том, что через пятый этаж было гораздо удобнее увести именитого пленника во внутреннюю тюрьму. Именно поэтому Савинкова и доставили туда. Интересна история с кабинетом № 192. В нем был очень низкий подоконник. До вселения в этот дом ВЧК его вообще не имелось. Был балкончик, который кому-то потребовалось снять.
Однако верится во все это с трудом. Савинков был, если можно так сказать, верным паладином культа смерти. Но собственный конец никогда не торопил и жизнь свою берег. Дьявол всегда кроется в деталях. А именно их почему-то упорно не хотят принимать во внимание. Начать хотя бы с сущего пустяка: проверить метеосводки. Действительно ли в тот день в Москве была такая страшная духота, что была необходимость держать окно распахнутым? Напомню, что была уже почти полночь, а в мае в столице, как правило, не так уж и жарко.
Было бы неплохо узнать и высоту подоконника в том самом кабинете. Савинков никогда физкультурой не занимался, в последние годы и вовсе вел «диванный» образ жизни. Вот и остается вопрос: как мог уже немолодой и невысокий Савинков без разбега и подготовки перепрыгнуть подоконник одним прыжком. Более того, каким это образом Сыроежкину, который сидел за столом, удалось в доли секунды выскочить из-за него и успеть схватить Савинкова за ноги?
И потом, с каких это пор Царицынский парк стал рестораном?
После гибели Савинкова было немедленно проведено служебное расследование. Оно еще больше запутало дело. Показания свидетелей разнятся по принципиальным вопросам. К примеру: кто и где сидел? Где находился Савинков? В документах ОГПУ написано: ходил по комнате, подходил к окну. А вот у следователя почему-то отмечено: сидел за круглым столом напротив одного из чекистов. Сыроежкин якобы успел схватить его за ноги. Замечательно. Остается только один вопрос: а почему он сам не упоминает о таком немаловажном факте в своих показаниях? Да и вообще вся палитра красок в этом деле страдает исключительной несовместимостью. Человек предается сладостным воспоминаниям о юности, а потом, словно заправский олимпиец, «берет высоту» и падает с пятого этажа…
Многие сегодня склоняются к мысли, что Савинкова все-таки убили. Элемент здравого смысла в этих рассуждениях есть. Он был враг. Его раскаяние на суде никого и ни в чем не убеждало по определению. Предназначалось оно только русской эмиграции. Ей требовалось внушить, что даже такие лютые ненавистники большевизма могут осознать свои ошибки. Савинкова пора выводить из игры. Можно было бы поступить по сценарию с Рейли, но повторяться профессионалы считают ниже своего достоинства. Выход из создавшегося положения искали долго и все-таки нашли…
Сотрудник отдела контрразведки ОГПУ Г. С. Сыроежкин
Савинкова нельзя было взять и расстрелять как рядового боевика. Ведь суд помиловал его в обмен на признание советской власти. Это очевидный момент. Даже продолжение следствия по «вновь открывшимся обстоятельствам» подрывало бы репутацию суда, и без того тогда крайне низкую, в глазах мирового сообщества. Не говоря уже о попытке поставить Савинкова к стенке. Еще более очевидный момент: Савинкова нельзя было пристрелить, как Сиднея Рейли (о нем я подробно расскажу во второй части этой книги). Он был нужен, чтобы демонстрировать все тому же мировому сообществу, что вакханалия красного террора сменилась цивилизованным судопроизводством. Его не случайно водили по ресторанам и театрам. Все должны были видеть: советская власть умеет не только безжалостно карать, но и великодушно миловать. Ему ведь разрешали даже писать письма за границу:
«5 мая 1925 года. Внутренняя тюрьма. Москва.
Милая моя Танечка и милый мой Алешенька, вы меня очень порадовали своими карточками. Я так и знал, что у меня очень красивая дочка и очень умный внук. Последнее я заключаю по “как искры” глазенкам и по серьезному и достойному выражению лица… Через три месяца Алешенька будет ходить, а через шесть – говорить. Тогда, Танечка, и настанет самое очаровательное время. Когда ты была такая, как Алешенька, я сидел в тюрьме. И теперь то же самое. Кому что. Но Алешеньке про тюрьму ничего не говори, а поцелуй его в глазки и скажи на ушко, что старый хрен дедушка его очень любит и хочет, чтобы он вырос большой-пребольшой, умный-преумный и сильный-пресильный… Ваш отец и дед Б. Савинков».
Но это не отменяло необходимости ликвидировать Савинкова. Выход мог быть только один: самоубийство. Эмиграция, равно как и мировое сообщество, зная импульсивность бывшего террориста, охотно в это поверила бы. Что, собственно, и произошло.
Да и Григорий Сыроежкин, собственноручно добивший Сиднея Рейли, как-то не очень смахивает на человека, готового спасти лютого врага большевизма. Вот убить его – другой разговор. Поэтому многие считают, что он не вытаскивал Савинкова за ноги из окна, а наоборот – выталкивал его…
Так еще в начале века виделась Савинкову собственная смерть. Эти стихи очень понравились его соратникам по боевой организации. Вот только жизнь внесла свои коррективы…
В начале 20-х годов прошлого века Берлин по праву оспаривал с Парижем неофициальный титул столицы русского зарубежья. Именно здесь обосновался центр Высшего монархического совета, который возглавлял бывший депутат Государственной думы, один из лидеров Союза русского народа Николай Евгеньевич Марков. Убежденный сторонник монархии, идейный националист, люто ненавидевший кадетов, он был одним из тех, кто лично предал Николая Второго. Да-да, никакой ошибки в этом утверждении нет.
