Целую ночь не могу уснуть. Постоянно думаю о нем, об отказе, о его принципах. Ну неужели ему мало того, как счастье его обходит? Для чего делает сам себе больно? Сначала тянется ко мне, всем поведением показывает, что не безразлична, а потом убегает, как будто боится обжечься. Неужели то, что подумает или сделает его брат настолько важно, настолько влияет на решение? Почему не хочет пожить для себя, а не забивать голову другими людьми?

Я же видела, как он смотрел, чувствовала, как целовал, нежно и осторожно касался меня, словно я сделана из стекла. Нельзя такие эмоции придумать, нельзя их сыграть. Искренность его действий настоящая, не поддельная. Озеро темных глаз глубокое и исполненное страданиями.

Как можно настолько себя не любить, чтобы бояться дать самому себе шанс на счастье? Право на любовь к той, к кому, действительно, тянется душа? Но тянется ли?

Возможно нам рано говорить о таких глубоких и взрослых чувствах, но разве не в нашем возрасте происходит первая настоящая влюбленность ? Подростки уязвимы и очень чувствительны к такому.

Для чего он пытается кого-то защищать, если этим делает только больно? Себе. Нам.

Утро вторника начинается с дождя, противно барабанящего по крыше, так что можно не пытаться проснуться с хорошим настроением. А я хотела....натянуть улыбку на лицо.

На сегодня план простой: не реагировать на присутствие Деймона за спиной в классе и поговорить с Аишей, если та вообще придет.

Наспех завтракаю, завязываю волосы в хвост и накинув бомбер вылетаю под ливень к автомобилю, припаркованному еще со вчерашнего дня рядом с домом. Ниссан встречает приятным запахом вишневого ароматизатора. Вода с небес заливает лобовое стекло. Включаю дворники и завожу машину. Ехать начинаю со скоростью черепахи, боясь, что из-за завесы дождя просто не увижу встречные машины.

Неожиданно мимо меня пролетает мотоцикл на невероятной скорости. Водителя не пугает, что дорога скользкая от осенней непогоды, не пугает, что видимость нулевая. Он просто мчится вперед, на встречу гибели. Жму педаль газа, зная, кто водитель. Только он мог вылететь из двухэтажного дома рядом.

Ускоряюсь, пытаясь догнать его. Плевать, что попросила больше не говорить со мной, не приходить, вообще исчезнуть с радаров. Сейчас нужно остановить, не дать убить себя, потому что езда на такой скорости это самоубийство.

Набрав скорость мчусь за ним. От бампера нисана до колеса мотоцикла остается метров двадцать. Долго не думая открываю окно и наполовину высовываюсь под дождь.

- Деймон, - кричу, пытаясь перекричать звук моторов и ливень с ветром, который собирает листья в одно целое, а затем закручивает в свой собственный, придуманный много веков назад танец. - Деймон!

Возвращаюсь обратно в салон. Верчу рулем так, чтобы сравнять автомобиль с мотоциклом, а не тащиться позади. Косой дождь заливает сиденья и ноги, с волос стекают струйки воды, но мне безразлично. Сейчас больше всего в мире я боюсь остаться без человека, который мне дорог.

- Деймон! - знаю точно, теперь слышит, ведь я на уровне с ним, еду с правой стороны, - Ты должен уменьшить скорость. Деймон, черт побери!

На мгновение водитель мотоцикла оборачивает голову в мою сторону. Через шлем не видно, кто это. Взмахивает рукой и ускоряется, отрываясь от нисана.

Вот и все. Я не могу догнать его, моему автомобильчику просто не хватает мощности соревноваться со скоростным металлическим конем Грея.

Кажется ливень становится еще сильнее. Ветер завывает за окном стряхивая с деревьев еще зеленые листья. Простая непогода превращается в ураган. Темень стоит такая, словно сейчас ночь, а не восемь утра.

Внимательно наблюдаю за черной фигурой впереди, которая несется вперед, словно про тормоза ему не известно. Неожиданно из-за угла вылетает два автомобиля, ослепляя мотоциклиста своими фарами как будто намеренно.

А потом происходит то, от чего останавливается сердце.... Автомобили таранят мотоцикл на небольшом перекрестке, рядом с кинотеатром. Мотоцикл прокручивается несколько раз на влажном асфальте. Его водитель пытается справиться с управлением, но неудачно. Вылетает с сиденья и вместе с мотоциклом пролетает по асфальту. От скрежета, который слышно даже сквозь шум дождя и вой ветра становится холодно. Искры летят из-под колес. А мотоциклист, прокатившись еще несколько метров в сторону, остается лежать на дороге в неестественной для тела позе. Виновники аварии быстро разворачиваются и уезжают с места происшествия, оставив после себя разбитый мотоцикл и водителя, который не подает признаков жизни.

Доехав до перекрестка паркуюсь рядом с кинотеатром и вылетаю из машины. На улице мало людей, может двое, трое. Они тоже бегут к месту происшествия, не обращая внимание ни на что. Кто-то держит возле уха телефон, вероятно, вызывает скорую и полицию.

Подбегаю к телу и падаю рядом с ним на колени. Лицо, кроме дождя, заливают слезы, панические крики вырываются из груди.

" Господи только не это! Только не это! - как мантру проговариваю про себя, - Прошу, пусть будет жив. Умоляю. Господи. Сделаю все, что угодно. Только бы был живым."

Несмело касаюсь черной куртки, специальной, для мотоциклистов, и тяну собачку от замка внизу. Не знаю зачем это делаю. Я просто не отдаю отчета своим действиям, обезумев от боли, что охватила все тело и разум. Тягнусь к шлему. Подушечки пальцев становятся красными сразу.

- Вы знаете кто это? - раздается позади меня вопрос. Не отвечаю, даже если спрашивали меня. Просто не могу.

Руки дрожат, тело занемело, а пальцы так и замерли на шлеме.

Не могу! Не могу! Не могу! Не могу его снять и понять, что темные озера будут теперь всегда закрыты и больше никогда не посмотрят в мои глаза, не заглянут в самую душу.

- Не снимайте, - какой-то мужчина останавливает мою руку своей, сев рядом, - Возможно нельзя. Нужно дождаться скорой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Если он мешает ему? - шепчу.

Но мужчина не успевает ответить. Сирена скорой помощи раздается уже совсем рядом. Минута и врачи и полицейские заполняют перекресток перекрыв движение.

- Пропустите, - врачи подходят ближе, четверо поднимают водителя и кладут на носилки. Быстро завозят в свой автомобиль, оставив меня стоять словно статуя, не в состоянии пошевелиться.