Несмотря на ранний час, я был в наилучшем настроении, все шло по плану и даже более гладко, чем ожидалось. Информация, поступающая от осведомителей, бывает самого разного качества: от стопроцентно лживой до скорее соответствующей действительности или даже полностью подтвержденной, то есть проверенной. Поэтому работа с сообщениями источников требует исключительно ответственного подхода. Часто осведомители получают информацию от третьих и четвертых лиц. Случается, они оценивают обстоятельства, не замечая при этом, что давно отошли от объективной реальности и интерпретируют факты чисто интуитивно. Мы никогда не забываем, что имеем дело с весьма зыбкими данными, поэтому основательной перепроверке подвергается каждое сообщение каждого источника в каждой своей детали.

Конечно, при первичной оценке информации не последнюю роль играет достоверность донесений источника в прошлом. В этом отношении все осведомители тоже разные. Один немедленно сообщает о малейшем подозрении, едва оно смутно замаячило где-то на горизонте. Второй сознательно избегает слухов и ставит агента в известность, только когда узнаёт что-то конкретное. И то и другое нормально, если знать, как эти люди подходят к делу.

Тихов пользовался у меня известным кредитом доверия. Ему тоже случалось время от времени промахнуться со своими предположениями, однако в итоге баланс, как правило, оказывался положительным. Тихов никогда ничего не выдумывал и не приукрашивал с целью добиться признания или просто понравиться. Скорее он был склонен умолчать о той или иной детали, если она могла помешать его собственным аферам или отрицательно отразиться на его связях. На тот момент я еще не представлял себе, выйдет ли в конечном счете что-нибудь путное из нашей «Тарелочки», хватит ли ей разгону, чтобы взлететь. Но одно было абсолютно ясно: «Пассажирские перевозки «Сарай» занимались контрабандой людей, причем регулярно. Возможно, даже с большим размахом, чем можно было думать по первым впечатлениям. Такое количество совпадающих донесений не так уж часто встречается в нашей работе.

Тем временем Тихов страдал от пружин, терзающих его спину, и ничего не знал о предстоящей проверке. Разумеется, он мог об этом догадываться, но специально я его не предупреждал. Пока. Но поскольку было очевидно, что временами он еще прокручивал какие-то темные делишки, а о законе и праве судил по своим, более великодушным меркам, я чувствовал себя обязанным позаботиться, чтобы он не пал легкомысленной жертвой обстоятельств. Я бы не удивился, если бы в его багаже – вопреки предупреждению Бюлента – оказалось немного травки, или гашиша, или чего-нибудь подобного. И это при том, что он прекрасно знал: попадись он на каких-то противозаконных действиях, я не буду его выручать. Хотя в другой ситуации сделаю все возможное, чтобы не подвергать его жизнь смертельной опасности.

– У тебя все о'кей?! – спросил я его по SMS, когда автобус подъезжал к австрийской границе. Тихов очень хорошо понял, что я имел в виду. «О’кей?!» означало у нас «Ты чист?». Если бы я просто хотел узнать, как у него дела, я бы так и написал: «У тебя все в порядке?»

– Почти, – ответил он.

– Плохо, – написал я и прибавил: – У тебя есть еще шестьдесят минут…

– От стресса можно заболеть, – был его ответ.

– Где они сидят? – осведомился я.

– Предпоследний ряд и ряд перед ним, – быстро ответил он.

Как ни расплывчат показался бы смысл этой переписки постороннему, для нас с Тиховым все было абсолютно ясно. О том, что, несмотря на «тайнопись», каждое SMS-сообщение сразу после прочтения подлежало обязательному удалению, мне не нужно было напоминать Тихову. Это стандартное правило оперативной работы, которое тайный посредник усваивает на первой же встрече. Большинство осведомителей его придерживаются. А в отношении Тихова это можно было гарантировать. Вероятно, так он меньше опасался нежелательных вопросов со стороны своих криминальных коллег. К тому же при его бурной активности на личном фронте загадочные сообщения в телефоне могли бы приводить к сценам ревности и необходимости искать оправдания. Профи решает проблему заранее, с помощью кнопки «удалить».

Через НО я передал точные координаты людей, на которых нужно было обратить особое внимание: «Предпоследний ряд и ряд перед ним». А затем началось ожидание, и длилось оно целую вечность.

– Как дела? – спросил НО, заглянув в половине одиннадцатого в мой кабинет.

– Идут, – ответил я.

Меня ничуть не беспокоило, что проверка шла так долго. Напротив. Возможно, нелегалов было больше, чем семь или девять человек? Может быть, полный автобус нелегалов? Я ошибался.

– Опять ничего, – объявил мне по телефону начальник оперотряда, когда часы показывали 12.08. По голосу было слышно, что он пребывает в сильном раздражении.

– Как ничего?

– Ничего – значит ничего. Полный порядок. Каждый паспорт и каждый документ мы проверили самым доскональным образом. Мы обшарили весь автобус сверху донизу. Собаки тоже ничего не нашли. Даже наркотиков ни крошки. Единственное, что мы имеем, – набитая голова водяного буйвола. Он относится к редким видам. Я тебе ее подарю, можешь повесить у себя в кабинете.

– Хм, – произнес я. Возникла одна из тех ситуаций, пережить которые бывает невероятно трудно. Я просто отказывался понимать происходящее.

– Теперь-то хоть перестанете нам названивать?!

– Конечно, пока не будем. И спасибо за поддержку.

Ответного «пожалуйста» я так и не услышал.

На девять часов следующего дня было назначено совещание. Я не чувствовал особого желания туда идти, потому что заранее знал, что меня ждет. Вместо того чтобы искать новые подходы к расследованию дела, будут искать виновного. Кто должен нести ответственность за этот конфуз? Почему результат был таким, а не другим? Кто неверно оценил ситуацию? Я и Сабина окажемся тут крайними, даже если НО попробует взять нас под защиту. Он и сам принадлежал к числу виноватых, дав нам добро на проведение операции. В глазах НУ это выглядело недопустимым для профессионала просчетом. А может быть, даже безответственностью?

В данном случае я бы легко смирился со статусом козла отпущения. Меня волновало другое. Как и раньше, я был убежден: «Тарелочка» – дело чрезвычайной важности. На обсуждении я намеревался всеми силами противодействовать тому, чтобы его сдали в архив ввиду неподтвердившихся подозрений. Я готовился к совещанию по-своему. По существу тут почти нечего было добавить. Мы с Сабиной постарались и задокументировали все безупречно. Сейчас меня больше интересовали движущие мотивы участников совещания. Почему мы ощущали такое сильное противодействие? Ведь обычно все шло нормально. Кто-то хотел избавиться от «Тарелочки»? Для кого это дело было как бельмо на глазу?

Конечно, для НУ, нашего начальника управления! Он уже раскачивался на подкидной доске, чтобы совершить прыжок в министерство, на место категории В3[5]с соответствующим окладом. Встречный ветер дул оттуда? Красный ковер вместо подводных камней? Выше, быстрее, лучше, дальше… Под этими знаменами он когда-то отвоевал себе нынешнюю должность. «No risk no fun»[6]– девиз, который он никогда бы не произнес вслух, но который не раз демонстрировал нам на деле в первые годы своего пребывания на посту. То, что в секретной службе не приносит особого вреда, если человек хорошо знает свою работу, вряд ли впишется в деловой стиль министерства.