Я киваю, но предпочитаю этого не представлять.

– А еще миссис Тоути сказала, что она очень рада, что я смогла принять такой срочный заказ. Фирма, которая монтировала аквариум, конечно же, всё помыла, но так себе, как обычно рабочие это делают. К тому же это была фирма не из Зоны, – добавляет она с очевидным пренебрежением.

Тут она наконец тянется за солью и принимается за свой завтрак.

Вообще-то я решила расспросить тетю Милдред о маме, но сейчас не нахожу повода заговорить об этом.

В понедельник у нас большой экзамен по математике, последний большой экзамен в этом учебном году. Мистер Блэк, наш учитель математики, волнуется чуть ли не больше, чем мы, пока экзаменатор зачитывает вслух правила, которые год от года не меняются, и раздает нам на планшеты задания. В этот раз это экзаменатор, которого у нас раньше не было, – мужчина в черном костюме с голодным видом и мрачным взглядом. Уродливый значок экзаменационной комиссии он носит так, как будто бы это орден.

Экзамен сложный. Тридцать вопросов, на каждый до семи вариантов ответа, из которых правильных может быть несколько, один или ни одного. Я потею, делаю кучу дополнительных расчетов, прежде чем дать ответ. То, что они открыли нам доступ к калькулятору для формул, не особо облегчает задачу, потому что означает лишь одно: задания настолько трудны, что за отведенное время справиться с ними без него невозможно.

Мистер Блэк тоже потеет и постоянно нервно потирает руки. Большой экзамен – это экзамен не только для учеников, но и для учителя: хорошо ли он разобрал с нами материал? Если слишком многие из нас получат плохие отметки, это будет и для него иметь последствия.

Время летит стремительно, на последние два задания я отвечаю наугад. Наконец экзаменатор отсчитывает последние секунды: «Еще десять секунд… еще пять…» – и тут экраны наших планшетов становятся черными. Вокруг раздается с трудом сдерживаемый стон. Кто-то рвет на себе волосы, кто-то потягивается, кто-то трет усталые глаза. Мистер Блэк подходит к экзаменатору, они вместе изучают результаты у него на планшете.

– Выглядит совсем не плохо, – с надеждой произносит мистер Блэк.

На лице экзаменатора не колеблется ни один мускул.

– Я бы предпочел продолжить обсуждение в учительской, – отвечает он.

Мы можем идти.

– Результаты будут сегодня после обеда, – обещает мистер Блэк, но в данный момент это никого не волнует. Скорее на перемену!

За обедом я решаюсь. Когда мы доходим до десерта, я собираю волю в кулак и спрашиваю:

– А от чего умерла моя мама?

Я вижу, как тетя Милдред невольно сжимается.

– Ты же знаешь, – отвечает она. – Что-то с сердцем.

– Да, – говорю я. – Но что именно?

Прежде чем ответить, она проводит руками по лицу.

– Врачи мне тогда объяснили, но это было так сложно. Почему ты хочешь это знать?

– Просто так, – говорю я. – Я хотела бы знать, что же тогда произошло. Я помню… совсем мало. – Помню переполох среди ночи, мелодию дверного звонка и торопящегося мимо меня огромного врача с белым пластиковым чемоданчиком в руке. Помню, как тетя Милдред с лицом белее мела отправляет меня в мою комнату. Как мне говорят, что мама в больнице, а потом ее перевели в другую больницу, в Албани, что в моем тогдашнем представлении сродни краю света.

Я помню тот момент, когда тетя Милдред, обливаясь слезами, сказала мне, что мама умерла и нам теперь нужно держаться друг за дружку. Когда я об этом думаю, до сих пор ощущение такое, как будто бы нож вонзается в сердце.

– В любом случае это была болезнь, которую она заработала себе в своих путешествиях, – говорит тетя Милдред. – Когда уезжала, она была совершенно здорова. Я думаю, что это случилось, когда она была в буддийской зоне в Малайзии. Она пробыла там долго, а у них тогда как раз были проблемы с биохакерами. В письмах, которые она писала мне оттуда, однажды даже упомянула о том, что полиция обнаружила нелегальную генлабораторию совсем близко от нее.

– Она писала тебе письма? – повторяю я. – А можно мне их прочесть?

Лицо тети Милдред мрачнеет.

– Может быть, когда ты станешь постарше. Письма твоей матери – они… очень личные.

Иными словами, там, видимо, есть что-то про секс. В том, что касается этой темы, взгляды тети Милдред традиционнее неотрадиционализма.

Биохакеры? О них мне случается слышать то и дело. Чаще всего это люди, копирующие запатентованные бактерии, чтобы производить лекарства или еще какие-нибудь вещества, за которые можно получить хорошие деньги на черном рынке. Некоторые из них пытаются шантажировать людей, угрожая им индивидуализированными генетическими заболеваниями – что-то вроде тех болезней, которыми австралийцы в прошлом веке уничтожали животных, – но те из них, кого до сих пор удавалось поймать, блефовали. Не так уж это, выходит, и просто.

А еще бывают биохакеры, которые просто глупостями занимаются: случайным образом смешивают гены, подсаживают в разные клетки и смотрят, что из них вырастет. Если вообще что-нибудь вырастает, чего обычно не происходит.

Тут я замечаю, что от этой мысли у меня мурашки побежали по спине. А вдруг я тоже продукт такого баловства? Баловства, где что-то пошло не так?

Тетя Милдред устало проводит рукой по глазам и говорит:

– Я еще раз навещала ее, когда она уже была в Албани. Она была подключена ко всем этим аппаратам, маленькая и бледная. Еле-еле шевелила руками, я почти не понимала, что она говорит. Она сказала, что я должна отвезти тебя в неотрадиционалистскую зону, чтобы ты получила хорошее образование. Я сказала: «Что ты такое говоришь, ты через пару недель будешь снова дома, и тогда мы поедем все вместе». «Нет, – ответила она, – я в это не верю». И попросила, чтобы я пообещала ей это. И я пообещала.

Она останавливается и с горестным видом опускает руки на колени.

– А потом? – осторожно спрашиваю я.

– А потом мне позвонили, сказали, что она умерла. Ночью, не мучась. Через четыре дня после того, как я была у нее.

Я пытаюсь вспомнить, но внутри пустота. Нет даже большой черной дыры. Как будто бы этого времени просто не было.

– Я была на похоронах?

Она изумленно смотрит на меня.

– Ну конечно. Неужели ты не помнишь?

– Нет, – признаюсь я. И в этот миг в моей памяти всплывает размытая картинка. – Нет, я помню. Там был мужчина.

– Мориц. Да, был.

Я никогда раньше не слышала этого имени.

– Кто это?

– Друг, с которым твоя мама тогда сбежала из Перта. Мориц Леман. Ученый, на пять лет старше Моники.