Что же в действиях Петра вызвало подъем и рост самозванчества?

Тень Смутного времени. Смерть царя Федора, сына Алексея Михайловича, спровоцировала новый кризис. Теоретически трон могли наследовать трое: умственно и физически неполноценный брат Иван, сестра Софья и единокровный брат Петр. Ивана и Софью можно было из списка кандидатов вычеркнуть: первого по состоянию здоровья, вторую – по принадлежности к женскому полу. Однако и Федор, и Иван, и Софья родились от первой жены Алексея Михайловича Марии Милославской (ум. в 1669), тогда как Петр был сыном от второго брака с Натальей Нарышкиной. Между тем ни Нарышкины, ни Милославские не были готовы отказаться от притязаний на трон. В апреле 1682 года Нарышкины и их союзник патриарх Иоаким попытались в ущерб Ивану возвести на престол Петра. Он был провозглашен царем, но по причине малолетства в регенты ему назначили мать. А через несколько недель, 15 мая, в годовщину гибели царевича Дмитрия, в Москве восстали стрелецкие полки, крайне недовольные своим положением. Стрельцы потребовали от Натальи Нарышкиной выдачи им ее брата Ивана. Они обвиняли его в убийстве царя Федора Алексеевича и в присвоении царских одежд, как это якобы сделал до него «узурпатор» Годунов. Наталье пришлось выдать им брата, которого растерзали на площади вместе с двумя другими членами ее семьи. Софью назначили регентшей, а Иван и Петр были помазаны на царство как соправители. В 1689 году Нарышкины взяли реванш: они вернули себе власть и отправили в изгнание Софью. В памяти возникали картины Смутного времени, а с ними и образ лжецаря. Появился даже поп-расстрига: зачинщики переворота, в число которых входил и патриарх Иоаким, добились лишения иноческого звания приближенного Софьи Сильвестра Медведева, которого сравнивали с Лжедмитрием. Над троном Петра замаячила тень первого самозванца.

Перенимая стиль Ивана Грозного. В 1689 году Петр с помощью иностранного наемника генерала Патрика Гордона, шотландца и католика – что в православной России не прошло незамеченным, – устроил ряд боев, которые он именовал «потешными», между двумя «потешными полками», Преображенским и Семеновским. Первый, носивший в высшей степени символичное название, должен был драться по последним правилам военной науки, которую он постигал под руководством Гордона. Полком командовал «Его высочество генералиссимус Фридрих Ромодановский». Обладателем этого титула был ближний стольник царя князь Федор Юрьевич Ромодановский, до самой смерти остававшийся альтер эго Петра: возглавляя приказ, занимавшийся делами об оскорблении величества, он также заменял царя во время его долгих поездок за рубеж. Противником Ромодановского выступал Иван Иванович Бутурлин – старший, которого нарекли «царем и государем села Семеновского». Давая ему такое прозвище, Петр осмеивал сакральное слово «царь», воспринимавшееся как одно из имен Бога. Он глумился над монаршей титулатурой, устроив действо, которое при его предшественниках приравняли бы к маскараду – преступлению, подлежавшему самой суровой каре.

Исход битвы был предрешен заранее. Преображенский полк, в котором в чине «капитана Алексеева» служил сам Петр (прозвище напоминало, что он сын царя Алексея Михайловича), сражался по правилам европейской военной науки и должен был победить Семеновский полк, символизировавший традиционную русскую армию. Для русских элит посыл был ясен: правила игры изменились, и отныне их диктует Петр. При этом царь находился не в Москве, а в Александровской слободе, где когда-то насаждал свои порядки и Иван Грозный.

Ослабление и дробление харизмы. На представления о царской харизме, которой, как считалось, должен быть отмечен лишь один человек, существенно повлияли и умножение числа претендентов на престол, и быстрая смена царей, происходивших из разных родов (Борис и Федор Годуновы, Лжедмитрий, Василий Шуйский, Михаил Романов). Борьба между царями и между их аристократическими кланами нанесла удар по концепции божественного выбора.

Верящим в то, что помазание на царство и победа в войне предопределены свыше, перестала быть понятна Божья воля – или по крайней мере начало казаться, что Он слишком часто меняет свой выбор. Понадобился компромисс относительно кандидатуры Михаила Романова, чтобы ключевой довод государственной теологии (одномоментно может существовать только один помазанник Божий) перестал сталкиваться с разделением симпатий народа между несколькими претендентами на царский титул.

Около века спустя народ стал свидетелем нового компромисса: 26 мая 1682 года Петр и Иван были провозглашены царями-соправителями, а их сестра Софья назначена регентшей, которой поручалось осуществлять власть от их имени. 25 июня Иван и Петр были вместе помазаны на царство. Патриарху Иоакиму, примыкавшему к клану Нарышкиных, пришлось смириться с невиданной доселе двойной коронацией и скрепя сердце призвать милость Господа не на одного, а сразу на двух его земных заместителей. Итак, мы видим двух царей и одну претендентку на царский титул, державшую в руках бразды правления. Три царя на одном троне: для государственной богословской доктрины это, пожалуй, чересчур, но для христианства «три» – число глубоко символическое… Двор и Церковь официально признали разделение харизмы между двумя царями. К ним обоим отныне обязаны были обращаться челобитчики, и указы тоже подписывали оба. Кто мог поручиться, что разделение харизмы остановится на этих двух царях-соправителях? В российских условиях оно было чревато новой вспышкой самозванчества. Троица правителей продержалась недолго. В 1689 году Софью отправили в монастырь, а в 1696‐м умер Иван. Петр стал единственным носителем харизмы. Вернее, он был единственным претендентом на эту роль при дворе. За его пределами мода на «богоизбранность» распространялась в буквальном смысле с удвоенной силой.

Стремясь обосновать переход Петра к единовластию, Нарышкины невольно укрепили логику самозванчества. Они попытались представить переворот 1689 года законным восстановлением диархии двух братьев, Ивана и Петра, настаивая при этом, что Софья, будучи женщиной, не имела права занимать престол. Клан Нарышкиных отправил от имени Петра письмо Ивану, настоящую декларацию, возвещавшую о начале его единоличного правления. Эрнест Зицер дал этому письму исчерпывающее объяснение, которым мы здесь и воспользуемся. В послании всячески акцентировалась тема царского скипетра, врученного Богом двум братьям-соправителям. Смысл письма был ясен: власть в Москве должна передаваться по мужской линии. Старшей дочери дозволялось получить часть наследства; она могла даже выступать регентшей, пока ее братья оставались малолетними, но всего наследства она не должна была домогаться. Вопреки этому, Софья вписала свое имя в царскую титулатуру, поместив его в один ряд с Иваном и Петром. На этом основании Софью обвиняли в том, что она «завладела» не только символами правления, но также признаками вирильности Ивана и Петра: она осуществляла власть, воплощенную в скипетре, который принадлежал братьям. Достаточно было изменить всего лишь несколько букв, чтобы «правление» превратилось во «владение». Автор письма обыгрывал многозначность второго слова, отсылавшего, помимо основного значения, к ворожбе. Это слово часто фигурировало в процессах об оскорблении царского величества, ассоциируясь с заклятьями и другими магическими действиями, направленными против царя и его семьи. Если Петр и Иван, утверждалось в письме, не выполняли в должной мере свои обязанности ни в религии, ни в восстановлении порядка, так это потому, что некие потусторонние силы, связывавшиеся автором с Софьей, лишили братьев владения их фаллическими атрибутами. Обращаясь от имени Петра к его единокровному брату Ивану, автор заявляет: раз мы достигли совершеннолетия и зрелости, то не должны позволять, чтобы имя нашей сестры, «зазорного лица», стояло в одном ряду с нами, мужчинами, в титулатуре и ведении дел. «Зазорному лицу» не подобает управлять страной от нашего имени. Э. Зицер обратил внимание, что для характеристики Софьи в этом абзаце дважды употребляется оборот «зазорное лицо». Его использовали для обозначения преимущественно незамужних женщин, с которыми, по мнению священников, «зазорно» вступать в какие бы то ни было контакты, дабы избегнуть с их стороны попыток обольщения. Автор не погнушался пересказать слухи о сексуальных похождениях Софьи, упомянув и о проекте ее замужества. Письмо Нарышкиных и сопровождавшие его слухи изображали победу Петра как восстановление старого патриархального уклада, каким он был у предшествующего поколения, и маскулинной легитимности власти – такими словами Зицер завершает свой анализ.