По-видимому, главной задачей Петра было сформировать новый двор – верных слуг и проводников его реформ, всецело убежденных в том, что царская харизма дарована ему непосредственно Богом. Вера в такую связь между Петром и Богом была важнее приверженности реформам. Это объясняет, почему среди членов совета находились сторонники традиционного уклада, как, например, отец и сын Ромодановские, остававшиеся, впрочем, самыми верными сподвижниками Петра. То, что мы называем сегодня политической лояльностью, в то время было вопросом веры. И это Петр считал необходимым условием близости подданного.

Во время новогодних празднеств, проходивших с 27 декабря 1691 по 1 января 1692 года в селе Преображенском, Петр избрал и приказал рукоположить в соответствии с придуманной им самим процедурой патриарха Всешутейшего и всепьянейшего собора, который был только что им учрежден. Закончилась эта церемония, пародировавшая официальный обряд, тем, что новым духовным поводырем (и одновременно шутом) стал престарелый боярин Матвей Филимонович Нарышкин, добрейший человек и большой гуляка, который должен был впредь зваться «патриархом» Милаком, избранным и рукоположенным в ходе пьяной оргии, в присутствии иностранцев неправославного вероисповедания, что выглядело вдвойне кощунственно. Матвей Нарышкин представлял старшее поколение известной семьи. В этом качестве он мог бы играть роль духовного отца юного царя. Петр не мыслил институт Церкви вне подчинения монарху. Вступая в шутовской альянс со старейшим представителем рода Нарышкиных, жалуя ему титул, который был столь же комичен и никчемен в царстве преображения, сколь почетен и значим в реальной Церкви, возглавляемой патриархом Адрианом, Петр также давал понять, что не намерен механически переносить иерархические отношения своей семьи в правительственную сферу. Наметилась новая линия раздела, граница, прошедшая в том числе и через его собственную семью. По одну ее сторону очутились те, кто, руководствуясь интересами семьи или личными амбициями, способствовал восхождению Петра на престол. По другую – те, кто, поверив в его харизму и приняв проводимую им политику, образовал круг его сподвижников, на которых он мог опереться в своих действиях.

Судя по свидетельствам современников, люди улавливали и вполне серьезно рассматривали связь между деятельностью собора и политическими событиями. С самого начала речь шла не столько о границах, пусть и расплывчатых, между царством преображения и правительством Российской империи, а скорее о мостках, перекинутых от одного царства к другому.

Кенозис. Чтобы утвердить свою сакральность, Петр обращался примерно к тем же формам переворачивания знаков, что и Иван Грозный, и делал это примерно по тем же причинам. Для участия в «потешных боях» он выбрал себе скромный чин капитана. Однако именно он, проявив личное мужество, показал себя истинным героем: во время вражеской атаки спас его высочество князя Ромодановского, не дав обезглавить Преображенский полк. Посыл был ясен: первенство Петра не соотносилось с его официальным местом в земной иерархии. Петр был царем, потому что обладал харизмой, даром, ниспосланным свыше. Это не было единичным случаем. Возвращаясь в Москву из победоносного Азовского похода в 1696 году, Петр, вместо того чтобы идти во главе войска, смиренно шествовал в составе Морского полка. Подобный образ выворачивал норму наизнанку и, несмотря на военный фон, был христологичен. В глазах окружающих Петр отринул внешние признаки своего достоинства и снизошел к народу, чтобы построить новую Россию, спасти свой народ и свою страну. Самоуничижение только подчеркивало его статус Избранного.

Создание харизмы, или Как переместить всю оппозицию в плоскость религии. В 1694 году, во время путешествия Петра по Северной Руси, его корабль, попав в бурю на Белом море, едва не затонул, и только мастерство рулевого, уроженца тамошних мест, позволило ему причалить к берегу. Один из монахов близлежащего Пертоминского Спасо-Преображенского монастыря оставил нам описание тех событий. Он назвал спасение корабля чудом, совершенным местными святыми, монахами Вассианом и Ионой; когда-то, еще в 1561 году, они и сами здесь утонули, но их тела вынесло на берег. Эти монахи были учениками митрополита Филиппа, казненного по приказу Ивана Грозного. Однако Алексей Михайлович, отец Петра I, реабилитировал Филиппа, попросил прощения за действия Ивана Грозного и повелел доставить мощи митрополита в Москву. В знак благодарности ученики Филиппа якобы спасли жизнь Петру, сыну Алексея Михайловича. Выбравшись на берег, Петр приказал эксгумировать останки монахов. Перевоплотившись в плотника, царь сработал деревянный крест высотой более трех метров и, взвалив его себе на плечи, доставил к тому месту, где благодаря вмешательству божественных сил корабль смог пристать к берегу. Говоря о несостоявшемся кораблекрушении, рассказчик привел то место из Евангелия от Матфея (Мф 14:24–33), где Иисус, идя по воде, подает руку тонущему апостолу Петру. Можно предположить, что, неся на спине крест от Преображенской церкви Пертоминского монастыря до самого берега, Петр пробудил у своего окружения ассоциации с другой известной главой священной истории. Но, в отличие от Иисуса, царю нести крест помогала его свита, в том числе и высшие иерархи Всешутейшего собора: Князь-Папа Н. М. Зотов, архидиакон Т. Н. Стрешнев и другие. По мнению Зицера, Петр превратил неожиданное происшествие в импровизированный спектакль, который должен был внушить окружению, будто счастливый исход явился доказательством ниспосланной ему свыше божественной милости, и укрепить среди сподвижников дух единства. Петр, пишет дальше Зицер, подталкивал своих сотоварищей по морскому путешествию к невольному сравнению себя с учениками Христа, да и настойчивое упоминание им в позднейшей переписке попыток овладеть искусством кораблестроения в Голландии и Англии свидетельствовало, что образ «царя-ремесленника» изначально основывался на осознанной аналогии с Иисусом. В Евангелии есть рассказ о том, как Христос, идущий по воде, призывает апостола Петра присоединиться к нему, но, пытаясь приблизиться, тот начинает тонуть. Тогда Иисус корит Петра за недостаток веры, но все-таки его спасает. Для тех, кто не был обделен верой, непотопляемость корабля Петра I показала, что царь проявил себя лучше, чем некогда его тезка, стоя ближе к Христу, чем апостол.

Цель поездки к Белому морю заключалась в том, чтобы войти в контакт с иностранными специалистами, узнать о последних достижениях в области кораблестроения и попытаться совершить морское путешествие. Если «чудо на Белом море» не оставляло сомнений в избранности Петра, то действия молодого императора по созданию российского флота, его решающий вклад в победу русских войск над крымскими татарами через два года после «чуда» и, наконец, само превращение Московии в великую морскую державу демонстрировали Божью милость не только к Петру, но и политическое спасение для России. Мы не можем знать, в какой мере его окружение действительно в это верило; но ясно, что оно обязано было участвовать в насаждении подобной веры в харизму Петра и нести на своих плечах бремя реализации его политического проекта, как в свое время несло на себе тяжелый крест к берегу Белого моря.

Обожествление царя устанавливало систему отношений Петра с подданными и врагами. В некоторых работах придворного богослова Феофана Прокоповича Петр назван «христом», и, вероятно, император сам приложил руку к созданию этого текста. Если верить Прокоповичу, такое наименование связано с тем, что Петр – «помазанник» (khristos). Когда во время Северной войны Мазепа изменил царю, перейдя вместе со всей своей армией на сторону Карла XII, он был официально объявлен Иудой. Ему противопоставлялся Петр-Христос вместе со своими соратниками, которые были прямо обозначены как «апостолы». Объяснения Прокоповича теряют всякую убедительность, когда мы слышим, что Петра в проповедях называют Спасителем. Во время публичных церемоний – например, по возвращении русских войск в Москву в 1709 году – царя должны были приветствовать словами, с которыми в Вербное воскресенье верующие в своих песнопениях обращаются к Христу: Петр-Христос олицетворял Христа, вступающего в Иерусалим. Еще один шаг на пути к сакрализации Петра был сделан, когда при выходе из Спасского монастыря его снова встретили пением молитв, обращаясь к нему словно к Богу.