и только снежные хлопья полетели в разные стороны, оставляя позади нас возмущенных «товарищей» обсуждать поступок офицера, не подчинившегося новым советским законам.

В Казачках меня поразил порядок в Донском полку. В противоположность разложившимся солдатам регулярной кавалерии, казаки щеголяли в погонах и все были при оружии. Я приехал как раз вовремя. Полк уже готовился к выступлению. Командир полка оказался сослуживцем моего отца по л. – гв. Атаманскому полку, принял меня весьма радушно и назначил во вторую сотню к сотнику Швечикову. В тот же день казаки выступили в поход на присоединение в Виннице к Сводно-казачьему корпусу.

На второй день Рождества мы прибыли в Винницу. Там к Сводноказачьему корпусу присоединилась сотня л. – гв. Казачьего полка. К своему позору, гвардейские казаки уже окончательно разложились, сняли погоны, не отдавали чести офицерам и терроризировали своего сотенного командира, хмурого бородача, есаула Чеботарева. Украинская Рада прилагала неимоверные усилия для освобождения своей территории от солдат бывшей русской армии, превращенных ныне революцией в войска различных национальностей. По этой же причине Винница была разделена на четыре зоны влияния: на Украинскую, Польскую, Казачью и Советскую. Вокзал, как самое главное место, занимал Гайдамацкий курень имени гетмана Полуботка. Гайдамаки в ярких формах напоминали артистов малороссийского театра. Все выглядело на них искусственно и несерьезно, начиная с защитных шаровар и кончая гусарскими барашковыми киверами с желтыми шлыками, изображавшими запорожские папахи. Живописные гайдамаки держали себя воинственно и всем кричали: «Гэть с Украины!»

С прибытием в город Сводно-казачьего корпуса у щирых украинцев повысилось воинское настроение, и они мечтали стереть с лица земли красных «москалей». Про «москалей» трудно было сказать, чтобы они держали себя вызывающе по отношению к «запорожцам», наоборот, затурканные и загнанные остатки российских полков занимали самую отдаленную часть города, никого не провоцировали и с нетерпением ожидали отправки домой.

Однажды я встретил в городе польских офицеров в четырехугольных фуражках «рогувках», украшенных серебряными одноглавыми орлами. Вместо погон на шинелях у них были надеты серебряные жгуты и на поясных ремнях волочились русские сабли. Среди поляков я увидел неожиданно своего однополчанина корнета Барковского. Он носил русскую алую гусарскую фуражку и только вместо императорской былой кокарды был пришпилен польский орел.

Обрадованные неожиданной встречей, мы обнялись и расцеловались. Барковский рассказал мне, что положение их польского легиона было незавидным, им некуда было деваться. Почти вся территория Речи Посполитой была оккупирована германской армией, и легиону оставалась возможность только бродить вдоль прифронтовой полосы, населенной разношерстной по национальностям крестьянской массой, сплошь распропагандированной большевиками и враждебной к польской шляхте. Окружавшие нас польские офицеры шутя говорили, что два изюмских гусара встретились во время войны в Виннице и оказались офицерами двух различных армий, Польской и Донской, разговаривавшими на иностранном русском языке, находясь в государстве «Вильной Украины».

3 января 1918 года, вслед за оренбуржцами, покинул Винницу первый донской эшелон. В нем под командою командира 1-й сотни лихого есаула Цыганкова находились две первые сотни и конно-саперная команда. Полковник Чирков[93] приказал следовать без промедлений на Дон и ни в коем случае не сдавать по дороге оружия. Есаул Цыганков разместил казаков с лошадьми по теплушкам, а для офицеров предоставил вагон 3-го класса, в котором отсутствовали оконные стекла и было испорчено отопление. Нам ничего не оставалось, как согласно воинскому уставу приспособиться к местности. Для того чтобы не замерзнуть во время долгого пути, офицеры приказали казакам забить досками окна, а «диктатор» смастерил в это время из брошенных на станции жестянок нечто похожее на печку и громогласно заявил, что теперь мы можем не беспокоиться за будущее.

Следует, однако, заметить, что это гениальное изобретение не столько грело, сколько дымило, но в нем все же имелся огонь, и мы, собравшись в кружок, щурясь и плача от дыма, создавали иллюзию тепла и наперебой расхваливали находчивого изобретателя. Столовались мы из сотенного котла, а после обеда казаки приносили нам кипяток и тогда заваривали чай, посылалось в сотню за сахаром и в нашем «салон-вагоне» устраивалось чаепитие. Приятно согреваясь чаем, не отнимая рук от горячего стакана и вдыхая удушливый дым из нашего «камина», мы усаживались вокруг есаула Цыганкова и слушали чтение его воспоминаний.

Из этих воспоминаний я узнал про то, как ротмистр Криворучко с эскадроном изюмских гусар ходил в атаку на венгерских гусар, атаковавших нашу 18-ю конную батарею, и своей атакой спас нашу артиллерию, узнал про то, как его казаки спасли жизнь командиру 9-го драгунского Казанского полка, и вообще все то, что впоследствии я прочел уже в Бразилии в 1-й части романа Михаила Шолохова «Тихий Дон».

Еще тогда я удивлялся, как это он, будучи во время войны подростком, мог знать, что в 17-м Донском казачьем генерала Бакланова полку офицеры носили красные башлыки, о чем он так подробно рассказывал в том месте, где упоминается о партизанах Чернецова. И вообще, думал я тогда, мог ли он, коммунист, так красиво рассказать о выборе Донским Кругом в атаманы генерала П.Н. Краснова. Единственно, где он ошибся в своих повествованиях о 12-м Донском казачьем полку, это в том месте, где говорит о том, что казаки убили своего адъютанта. Это – ложь, ибо я доехал с казаками 12-го полка до хутора Сетракова, и казаки вообще вели себя очень сдержанно и никого из офицеров не тронули. Узнав о занятии красными Новочеркасска, они сдали свое полковое знамя в хуторскую церковь и затем вместе с офицерами разъехались по станицам.

Бросилась мне в глаза и фамилия лихого антикоммуниста в романе есаула Калмыкова, но тут я даже улыбнулся. Да ведь это же наш «диктатор» есаул Цыганков! Есаула Цыганкова я в последний раз встречал на Дону в 1919 году, и после мне его видеть не приходилось. Подробно все это можно было бы узнать от офицеров 12-го полка, оставшихся в живых, но у нас в Бразилии таковых не имеется.

В. Ларионов[94]

Последние юнкера[95]

Занятия в училище почти прекратились из-за постоянных караулов, да и не до занятий было. Все чувствовали надвигающуюся беду. Над градом Петра нависала роковая туча Октября…

В тот день, когда по Зимнему дворцу неожиданно ударили пушки «Авроры», там должен был быть караул артиллерийского взвода Михайловского училища; но еще рано утром офицер Михайловского артиллерийского училища увел михайловцев с пушками обратно в училище. Благодаря этому мы, константиновцы, не разделили участь школы прапорщиков и девушек из Женского батальона, остававшихся на защите дворца. Но кто знает? Если бы наши пушки были в