и до того тяжелая, стала еще более напряженной. Но славные текинцы, которым офицерство объяснило смысл происходивших событий, ни минуты не сомневались в правоте дела Верховного и безропотно несли выпавшие на их долю тяготы.

По Могилеву в эти дни распространялись всевозможные слухи. Много злобы изливалось в них и на наших текинцев. На них возводились даже обвинения в учиняемых ими якобы насилиях и грабежах. Хотя эти наветы нервировали и офицеров, и всадников, но дисциплина держалась крепко.

30 августа, с утра, мой 4-й эскадрон выступил по Гомелевскому шоссе. Мне приказано было подготовить к взрыву небольшой каменный мост через заболоченную балку, в 7–8 верстах от города, и взорвать его в момент приближения автомашин, следующих на Могилев. Мера эта, как и разъезды во всех направлениях от города, была вызвана тем, что Керенский, теперь уже Главковерх, решил направить карательные отряды в Могилев для ликвидации Ставки.

В этой охранной службе прошло два дня. Мы издалека наблюдали, как на луг садился прилетевший со стороны Киева аэроплан… Какие вести он принес и от кого? До нас начали доходить самые невероятные слухи, будто весь Юго-Западный фронт идет на помощь к генералу Корнилову. Но пока что двигался с какими-то частями… товарищ Муралов.

31 августа в Ставку прибыл генерал Алексеев. К вечеру этого дня я получил приказание вернуться в распоряжение полка, предварительно разоружив предназначенный к взрыву мост.

Потом, когда генералов Корнилова и других заключили в Быховскую тюрьму, текинцы верно и преданно охраняли своих «узников» от злобившейся солдатской массы, вплоть до того дня, когда со своим любимым Верховным пошли в тяжкий и последний свой поход из Быхова на Дон.

«Без текинцев быховские узники погибли бы», – говорит генерал Деникин.

И офицеры, и всадники Текинского полка во главе со своим командиром душою и сердцем были преданы генералу Корнилову, верили в его миссию спасения России и эти верность и любовь доказали на деле.

До Дона полк не дошел. Попав в осиное гнездо, кишевшее большевиками, полк пробивался с большим трудом и нес большие потери. 26 ноября, после того, как мы вырвались из очередной засады, устроенной большевиками под Унечей, генерал Корнилов, решив идти дальше с горстью офицеров и всадников, отпустил полк. Пошел генерал в направлении на Новгород-Северск, но, не желая подвергать риску и этих последних преданных ему людей, он отпустил и их, а сам незаметно пробрался в Новочеркасск по железной дороге.

Текинский полк с большими приключениями добрался до Киева. Оттуда текинцев, после долгих мытарств, удалось отправить в Ахал. Небольшая часть всадников попала на юг России.

Офицеры же… Что сталось с ними? Многие пропали в походе… Штабс-ротмистр Раевский заколот большевиками под Унечей; поручик Капков, взятый в плен большевиками, впоследствии, под Курском в 1919 году, сдал красный батальон и в следующем бою убит в наших рядах[101]; поручик Нейгардт умер в тюрьме, замученный большевиками; поручик Захаров и прапорщик Фаворский пропали без вести. Поручик Селя б Сердар убит в боях с большевиками в Закаспии. Остальные разделили участь Добровольческой армии. Рассеянные потом по разным странам, они свято хранят в своих сердцах память о генерале Корнилове и с теплой любовью вспоминают свой славный Текинский полк.

Д. Свидерский[102]

Поход к Ледяному походу[103]

1917 год… Действующая армия, позиции которой уже под городом Двинском. Мои, родные мне до сих пор, 76-я артиллерийская бригада и 2-я батарея ее затерялись среди множества бывших фольварков с непривычными названиями – Покропишки, Кривинишки и т. д. Фронта, собственно, уже никакого нет… Действий против неприятеля, уже открыто торжествующего очень легкую победу над великой и мощной Россией, – тоже нет!.. Могучий, никогда и никем непобедимый русский «медведь», более всего страшный всем тайным замыслам Вильгельма и Франца-Иосифа, был превращен немецким Генеральным штабом в какого-то наивно-дурного «ягненочка»! Ловко пущенными миллионами «иудиных серебряников» нашли кучку иностранных и своих, отечественных политических проходимцев – «специалистов по революциям». И не без ведома наших «верных» союзников в войне, и найдя благодатную почву среди отечественных самых высших, стоящих около Царя и кормила власти, среди ведущего слоя всей страны и простых, одураченных вконец западными шпаргалками политиканов, поразительно легко и скоро удалось им повалить одиннадцативековую Великую Российскую империю… «Мы свой, мы новый мир построим» – стало новым гимном, и… построили 1917-й кошмарный год и потоки крови в новой стране – СССР!

Невозможно описать человеческими словами, что творилось кругом в нашей 76-й пехотной дивизии, в соседней с нашей и вообще. По слухам, во всей действующей армии!.. Еще совсем недавно Христолюбивое Воинство наше почти одними неудержимыми атаками в штыки добывало невероятные победы над неприятелем, а теперь… разнузданные, растрепанные, вечно полупьяные, вооруженные до зубов банды, нарочно натравливаемые какими-то многочисленными «товарищами» с характерными носами на убийства всех офицеров, на насилия и расправы!..

Подлый приказ № 1, придуманный так называемой Государственной Думой, и «углубление революции», чем только и занимались эти подлые гробокопатели России из Думы, превратили солдатскую массу в звероподобные существа, которым стало свободно творить, что хотелось.

Лозунг, пущенный товарищами: «Долой войну, без аннексий и контрибуций!» – бросил все солдатство в ежедневные братания с немцами и товарообмен – мену на немецкий шнапс своих хлеба, сала и даже оружия!

Наши кавалерия и артиллерия, имея еще в своих составах старых солдат, держались как-то в порядке и даже часто не давали своих офицеров в обиду, спасая от дикого самосуда и издевательств.

От высшего нашего начальства пришел строгий приказ: артиллерия должна обстреливать и разгонять братающихся! Начали обстреливать! Не мало раз мне, как самому младшему («Наше дите надо хоть иногда побаловать!»), поручали такое «удовольствие», и «дите» даже с радостью бежало на наблюдательный пункт и долго получало себе это приятное «удовольствие»! И нас Бог еще миловал, а в других батареях бывали случаи, что разъяренная банда этих разогнанных бросалась на наблюдательный пункт и поднимала на штыки всех, кого там находила… Сами по себе прекратились и эти обстрелы. Но приказа прекратить их от начальства не пришло.

С каждым днем становилось все хуже и хуже кругом! Из редких писем из дому можно было заключить, что там – еще хуже!

С большим удовольствием братающиеся немцы (даже офицеры!) усиленно призывали нашу солдатню к «долой войну! Не верьте и не слушайте своего начальства!». Изредка заходившие и к нам, офицерам, поговорить по душам, наедине шептали нам истину: «Продержитесь еще только несколько месяцев, и нам совсем «капут»!..» Наше высокое начальство из своего далека только изредка дарит нас приказами: вы