пах, он вообще не заметил, лишь чуть повернулся и зажал меня так, чтобы я не могла его больше пнуть ногой. Дело неотвратно близилось к вынужденному поцелую, причём сжатые губы не помогут. Балиль очень скоро сообразит, что его рука находится как раз возле замка платья.

— И что тут происходит? Замер, потом шаг назад от мадемуазель Орешкиной, — властно приказали сзади.

У меня потемнело в глазах, я судорожно пыталась вдохнуть воздуха, ещё не поверив, что стальное кольцо рук расцепилось. Несостоявшийся «ухажёр» первым сообразил, чей же голос его остановил. Базиль застыл в противоположном углу балкона, втянул голову в плечи и виновато развернулся к говорившему.

— Месье Дюран, мы ничего плохого не делаю, мы с Лизой просто разговариваем.

— Для начала — я увидел и услышал достаточно до того, как вмешаться. Ты в глаза ей посмотри, — рыкнули на него. — Запугал девушку до смерти своими «разговорами». Разве так общаются с теми, кто понравился?

— А разве нет?

Это была уже дерзость. Базиль точно пьян в хлам, иначе никогда бы не рискнул так нагло говорить с куратором и деканом.

— Если ты насиловать её собрался, — отрезал профессор. — Исчез отсюда. Не с балкона, а вообще с вечеринки. Лично проверю у швейцара, во сколько убыл и в службе такси, когда и куда они тебя доставили. Что касается вашего поведения, дорогой студент Аконской академии, про это мы поговорим завтра. Рекомендую перед этим заново повторить раздел три, параграфы с шестнадцатого по тридцатый. Больше вас не задерживаю.

Базиль униженно ткнулся взглядом в пол, втянул голову в плечи, и, шаркая ногами, поплёлся к выходу, на глазах трезвея от страха. Блин, чего там в этих пунктах, что Базиль стал аж белый как мел? Вроде бы читала, но не помню. Надо как вернёмся с вечеринки… Зараза! В общаге полного кодекса правил Академии нет. Тогда завтра с утра в библиотеку, первым делом.

Видимо, из-за выброса адреналина и пережитого испуга слух обострился, ибо высказался месье Дюран очень тихо и явно непроизвольно вырвалось:

— Vous me faites chier, bande d'abrutis!

Я не поняла — тут моё знание языка спасовало, но выражение лица и интонация объясняли смысл фразы достаточно чётко. А ещё я сообразила, почему профессор так вовремя появился. Похоже, Академия знала своих студентов намного лучше их самих, и все прекрасно представляли, как вечеринка может закончиться. Раз Мишка пригласил вообще всю группу, то присутствие куратора — особенно в свете недавнего убийства — становилось обязательным. Особенно если вспомнить, что детки-то у нас на потоке учатся не самые простые. Правила Академии достаточно строго работают не только в отношении студентов, но и для преподавателей, будь ты сам декан или даже ректор. Вот только если приглядеться, и лицо у месье Дюрана какое-то отёкшее, мешки под глазами намечаются, несколько морщинок, которые я никогда не замечала. Да и прорвавшееся ругательство… Похоже, у нас проблемы. Сначала у группы, а потом, когда все сообразят — уже у Мишки и у меня заодно. Наш куратор, судя по всему, в данный момент адски мечтает отоспаться сутки-другие, а вместо этого следит, чтобы пьяная компания чего не учудила. И зная характер месье декана — отыграется он и на нас, и на остальном потоке обязательно. Интересно, а мадам де Грорувр здесь по той же причине? Если да — то на пороге общежития о визите песца я размышляла рановато. Этот толстый северный зверёк нас только сейчас догнал.

Пока я глядела на Ладисласа Дюрана и размышляла, месье профессор, в свою очередь, также пристально рассматривал меня и моё платье.

— Впредь, мадемуазель Орешкина, прошу быть аккуратнее. Я вижу, вы так и не вняли моему совету по выбору парней.

Тут меня опять прорвало. И этот туда же! Ну сколько можно, ему издеваться и решать за меня, словно я кукла? А мне робеть и соглашаться?!

— Месье Дюран, хотя я и ваша студентка, но вам не дочь и не жена, чтобы вы решали за меня! — процедила я и отвернулась на улицу, где как раз начали зажигать ночные огни.

Всем видом постаралась продемонстрировать, что разговаривать не желаю.

— Это намёк? Или предложение? В любом случае у нас на Листе предложение о свадьбе всегда делает мужчина, — в голосе звеняще перекатывалась неприкрытая издёвка.

У профессора явно поднялось настроение, аж глаза засверкали весельем.

— Вы всё равно никогда не рискнёте, месье Дюран. Поэтому шутить на эту тему мне позволено сколько угодно.

Где-то внутри завопил испуганный голос разума. Хамить декану в лицо? Но на меня накатило такое бесшабашное настроение, что мне сейчас было море по колено. Господин профессор изволят шутить и меня подкалывать? Так я и ответить могу.

Подождав немного на пороге, месье профессор подошёл к перилам, встал рядом и также задумчиво уставился вдаль. Я хотела было уйти, но из зала донеслась чувственная мелодия, приглашая желающих на медленный танец: парни липнут к девушкам и зовут пообжиматься под музыку. Хватит с меня на сегодня и одного Базиля. Лучше переждать. В это мгновение Ладислас Дюран посмотрел на меня так… В общем, если бы он не был деканом, куратором, преподавателем и представителем здешней высшей аристократии, которому нищая студентка — пустое место, то я бы приняла этот взгляд за страстный, откровенный, сообщающий о желании чего-то большего, нежели плавные движения под музыку. Он пристроил огромные тёплые ладони на мою талию, и сжал её ровно настолько, чтобы было ощущение приятного давления. Мои руки, словно жили отдельно, не повинуясь воле хозяйки обняли его в ответ — я едва дотянулась руками до плеч и неловко прижалась, ощущая под строгим пиджаком каменные мускулы. Угомонись, Лизка. Мишка ляпнул по злобе, Дюран играет с тобой в какую-то свою игру — а ты как в книжках уши и развесила…

— Окажите мне честь, мадемуазель Орешкина. Я приглашаю вас на танец, если вы позволите.

Я вздрогнула, то ли от слов, то ли от тона, каким было сказано. Ага, меня просят — и рискни здоровьем отказаться. Зачем он это делает?

— Прошу прощения, но позвольте мне сказать нет, — рискнула пролепетать я и попробовала отстраниться.

— Почему? — Ладислас Дюран удивился так искренне, что мне окончательно стало не по себе.

— Но ваша студентка. И мадемуазель де Грорувр в зале! — выпалила я весомый довод.

— А мы тут, — он чуть повернул, вынуждая глянуть в глаза. — Не беспокойся. Ферреоль принципиально не смешивает личное и работу. Даже если терпеть не может розовый цвет в обуви. — Чувствую, икаться мне тапки будут долго… И будто по