Но ведь существовала ещё и физическая сторона, несмотря на все высокие помыслы и ассоциации, что вызывала скульптура Джулиана, она всё же была реальной, из настоящего мрамора, с конкретными чертами и фигурой настоящего человека. Райан знал этого человека, и сейчас он распознавал идеальность пропорций более гармоничного Джулиана. Даже самые идеальные, на первый взгляд, люди, всё же не имели точных пропорций, кривизна и неровность обезображивали человеческие тела, даже если внешне это не бросалось в глаза. И при этом Райан терпеть не мог переделанные пластическими операциями лица, пытающиеся уловить те идеальные пропорции и черты, что диктовала нынешняя мода. Обычно операции слишком меняли человека, он терял свою натуральность, что была обязательной основой естественной человеческой красоты. Да, многие были очень страшны в этом мире, или хотя бы просто не симпатичны, но их он даже в учёт не брал, он никогда не мог эстетически наслаждаться внешним обликом таких людей. Красота внешняя должна была подчёркивать красоту внутреннюю, и он всегда окружал себя людьми, которые могли бы подтвердить это его негласное правило.

Конечно, он сталкивался на работе с множеством некрасивых людей, но с ними он и никогда и не строил той тонкой эстетической связи, что могла бы удовлетворить его душу ценителя всего прекрасного. Возможно, психологи бы обозвали его какофобом или тератофобом, когда люди боялись некрасивой внешности или уродства. Ему было всё равно на это, как и на периодическое осуждение, что он не чист в своих эстетических вкусах, хотя бы потому, что он был гомосексуален. В 21 веке уже было не модно троллить геев, так что эти замечания всегда оставались для него нейтральными. Именно мужская красота, по его мнению, способна была передать гармонию внутреннего мира, женщин чересчур заботила внешняя оболочка, хотя в наше время даже границы между полами размывались. Джулиан для мужчины был чересчур женственным и утончённым, и эти женские качества делали его более целостным, считал Райан, который сам обладал крепкой и аристократичной внешностью мужчины-самца. Но эта скульптура была абсолютно лишена какой-либо гендерной связи, хотя обнажённость и показывала принадлежность к мужскому полу.

Но ведь существовало ещё личностное отношение к этой скульптуре. Глядя на неё, Райан всё сильнее ощущал потребность овладеть ею, она принадлежала ему, она давала ему те чувства, что вызывали все его любимые произведения искусства. Только если этот букет восхищения и эстетического трепета приходилось по крупицам абсорбировать в себя через множество шедевров, то одна скульптура Джулиана давала ему насладиться этой гаммой чувств. Он не мог пока обозначить свои личностные переживания, которые вызывала эта скульптура. Испытывал ли он сексуальное влечение при её виде? Он никогда не испытывал похоти по отношению к произведениям искусства, максимум, мог отшутиться на тему красивых мальчиков на картине, что он бы вдул. Но эта шутка не имела глубоких корней в нём.

Но сейчас он надолго задумался. Он имел сексуальные отношения с моделью этой скульптуры, и они были длительными, яркими и эмоциональными, чувственность и страсть были скрашены обожанием Джулиана, это возвышало Райана даже в сексе, и, по крайней мере, создавалась иллюзия его стопроцентного лидерства. Но секс не всегда – такое примитивное понятие, когда можно обозначить просто самца и самку, тупо выполняющих свои фрикции. Да, Джулиан был типичным твинком, во всяком случае, так ему поначалу казалось. Но уж очень у него были высокие потребности эмоционального контакта и физического единения во время секса, чтобы просто считать Джулиана тем, кто тупо подчиняется. Да и креативности и оригинальности ему было не занимать. Райана это заводило и позволяло расслабиться, это было идеальное сочетание, когда молодой, но при этом опытный партнёр даёт тебе эту иллюзию превосходства, при этом как помощник режиссёра, нашёптывая необходимые решения. Но ведь со стороны сценарий всегда принадлежит режиссёру, остальное – просто небольшая помощь. Да и он знал, что секс с безучастным и чересчур покорным и неоригинальным мальчиком у него в первый же раз и заканчивался. Это была одна из причин, почему он сам так привязался к Джулиану, к тому же его приставучесть и вездесущность не давали ему шансов так быстро от него избавиться. Но он никогда не считал Джулиана своей игрушкой, и хотя на равных они никогда и ни в чём не были, чувство превосходства этой скульптуры над ним сейчас вызвало у него головокружение, хотелось раствориться в её мудрости и прикоснуться к тем вечным знаниям, что излучал этот мраморный шедевр.

Он гладил нежно холодный мрамор, концентрируясь на плавности материала, который под жаром его руки становился теплее, и это тепло передавалось ему, как будто выравнивая все его хаотичные импульсы в теле. Он вспоминал тело Джулиана и сравнивал свои ощущения, прикасаясь к тому или иному месту. Ему до жадности захотелось сейчас совокупиться с Джулианом, но потом он не менее жадно всматривался в отрешённое лицо его статуи и сексуальный жар покидал его половые органы, и волна священной отстранённости возвращала его в метафизическое царство гармонии, где сексуальный контакт был всего лишь пройденным навсегда опытом. Всё для Джулиана было опытом, он одинаково преодолел уроки, которые преподнесло ему взросление или смерть. Он был вне всех физических ощущений, и он был каждым этим ощущением, он осуждал и прощал, он брал и давал, он существовал и находился в состоянии полной смерти, за которой нет ничего. Волна противоречивых эмоций вызывала у Райана головокружение и тошноту, он отпустил руку, чтобы успокоиться и переварить всё, что он сейчас так ярко осознал. Наконец-то и он начинал понимать всю необходимость этой обратной стороны жизни, чтобы познать целостное состояние. Джулиан на миг сделал его целым, но это было так недолго и так смутно, что он никак не мог сейчас сформулировать то, что он испытал. Наверное, это и был катарсис, но он не смог уловить этот момент и превратить эти тени идей в мыслеформы, и тоска по чему-то утерянному на первобытном уровне оставила в его сердце в тот день солидный шрам.

Но сам мрамор манил его. Он пытался сейчас не акцентировать внимание на личности Джулиана или даже анонимного человека, а просто наслаждаться техническими параметрами этого объекта. Когда он разглядывал в музеях мирового уровня античные скульптуры, он не только улавливал связь между личностью и впитывал её историю, но и любовался её материальными деталями. И сейчас взглядом арт критика он наслаждался структурой мрамора, что блестел и сиял под тусклой белой лампой, создавая впечатление лунного света. Придраться было не к чему, этот