class="p">Доченьке, наверное, позаплетать косички я уже не успею, тогда буду с утра до вечера заплетать наших внученек и тебе их показывать, ты только не уходи от меня первым. Потому что я ещё не научилась дышать без тебя ни минуты и не могу даже осознать, что я – это я – в твоё отсутствие.

И все мои влюбленности на этом свете – это когда я выезжаю встретить тебя, пьяненького, но такую влекущего, под вечер, и привожу тебе мандаринов.

А веточки берёзки, расцветшие у меня на окне раньше времени – это пяточки и ручки доченьки, которые я целую с того света.

И у меня все время комок стоит в горле от счастья, что я живу рядом с тобой, что я просыпаюсь рядом с тобой каждое утро, я и умру с этим чувством.

Дай мне руку на том берегу и пойдём вместе по аллеям смотреть, как наши дети пьют вечерний чай, заваривая его с березовыми почками и листьями черной смородины, которую мы прошлой весной с тобой для них посадили…

7 апреля 2016 г.

Секретная сцена № 37

Один раз мы с доченькой выступали во дворце на сцене № 37 – дочурка танцевала там нежно-зеленый листочек под музыку Далиды. И пока она репетировала, я подняла голову на шедевральнейший наборный потолок, весь перетекающий резными квадратами дерева из одного в другой, и обе мы стали вспоминать, как в первый раз мы смотрели в этом зале представление на Новогодней елке, когда дочурке было два года. Главную роль играл ее любимый мальчик Родик, который сейчас совсем вырос и поступает в Театральный институт.

На следующий день после выступления, когда мы проходили мимо, а там снова шел концерт, я вдруг поняла, что теперь мы знаем дверь, через которую можно пройти за кулисами театра и выйти в любой момент на сцену.

И теперь каждый раз, когда мы приходим во дворец, мы сначала выступаем на сцене с каким-нибудь концертным номером, а потом уже идём дальше.

Мы ставим каждый раз новые спектакли, они всегда о нежности, но каждый раз – о разной, как погода. Ведь не так важно, о чем спектакль, главное – поклониться небесам.

Мы обычно проигрываем наш новый спектакль в пустом зале и нам внимает только любимый наборный потолок, но если там идёт какой-нибудь концерт или показывают военный фильм – и моя доченька выходит станцевать на сцену свой гимнастический номер, и среди поля боя, среди двух вражеских лагерей в окружении пушек и рвущихся снарядов танцует маленькая девочка – Зеленый Цветочек, – и все ветераны думают, что это так надо, и плачут от счастья. Только пусть никогда больше не будет войны.

Все так уже привыкли к нашим номерам, что посреди любого концерта мы можем случайно прийти на сцену и случайно выступить, что специально берут на нас билеты.

Но мы приходим не всегда, потому что у нас очень строгая балетная преподаватель, и она говорит, что ребёночка нужно оставить в покое, пока она не вырастет и сама не распустится, как прекрасный цветок из бутона.

И я обещала ей подумать над тем, что она мне сказала. Ведь преподавателей надо слушаться, иначе никогда не создашь свой собственный самый лучший на свете театр.

20 мая 2016 г.

Что надо искать в Париже

Один раз моя доченька заснула вместе со мной, и так всю ночь толкалась попой, что к утру её попу я отправила в Париж. Но поскольку попа нам была необходима, то пришлось лететь в Париж на самолёте, чтобы её забрать обратно.

Подлетая, мы увидели вереницу белых крыш. На каждой крыше в Париже кто-то пил кофе. Это нам понравилось больше всего. Мы решили приземлиться.

На Елисейских полях были в самом расцвете деревья сакуры, и мы пошли гулять. Они стояли арками и дивно пахли. Однако, доченькину попу мы почему-то не нашли, ведь нельзя забывать, за чем мы прилетели.

Тогда мы пошли гулять дальше. Лодочки, фонари в нежно-голубом небе, запах зелени и цветов отовсюду, мечта, что вот-вот улетит на небо. Каких цветов только не было в переулочке, ведущем к Монмартру: лилии, пионы, подсолнухи, но больше всего нас потрясли маки – нежно-розовые с голубой поволокой, полыхающе-красные, сморщенные оранжевые в бутонах и лимонно-желтые, фиолетовые и лиловые – и все они – в таких ярко-солнечных в точечку сердцевинах, как будто они посмотрели на солнце, случайно моргнули – а солнце так и осталась внутри. Мы спросили у них о том, что мы искали, но у них нашей попы не было.

Тогда мы пошли в гости к лодочкам, что стояли у набережной и тоже готовились отчалить в небо в ту голубую парижскую весну. Мы сказали им: «Можно с вами?» Они нам ответили: «Нет, оставайтесь пока здесь, мы скоро прилетим обратно и принесем вам с неба новых невиданных цветов». – «Ничего, без попы к нам можно. Мы включим для вас, когда поплывем, музыку».

Мы немного подождали на берегу лодочек и потом поплыли вместе с ними навстречу дождю и закату. Дождь шёл, затаившись, сквозь солнце, такой же лучащийся и переливающийся, как маки – то вспыхнет, то погаснет, то засквозит по воде перебором невидимых музыкальных коготков, то исчезнет в волне. То прольётся хрустальным ветерком моих мыслей, когда я этого меньше всего ожидаю, и улетит на небо с дождем, чтобы выдать миру все мои тайны.

А не выдадут ли нам с неба попу? Ах, дождь уже улетел, забыла спросить.

Тогда мы с доченькой притворились тюльпанами, что парижские художники моментально стали писать маслом на фоне Эйфелевой башни. Доченька была светло-оранжево-оливковым тюльпанчиком, ну а я – светло-желтым.

Пока мы были тюльпанами, по всему Парижу зацвела сирень – лиловая, пьянящая, мраморная. Она забила фонтанами над площадями, и даже кони в белых кружевных попонках в Тюильри не знали, куда им деваться, и вызвались покатать нас в карете бесплатно. Мы приняли их приглашение, оставшись только в цветочных юбочках и ярких кашемировых шарфиках, завязанных по-французски: в петельку по центру оба конца. Моя доченька так всегда делала, я уже давно её этому научила.

Как благоухал Париж на закате. Он пах: фонарями сквозь невесомый голубой дождь, свежим вечерним хлебом, дымящимся кофе из кофеен, райскими хвостиками птиц, мелькающих в воздухе, и наконец заструилась на маленькой площади на черной мостовой на перепутье узких переулочков такая прекрасная музыка – то ли скрипка, то ли виолончель, от которой небеса