– Эх вы, дети. Неужели маму привлечь не догадались? Женам вождя точно нужны выходные, я гарантирую это.

Унгелен даже по лбу себя хлопнул. Кстати, вот научили мы людей ерунде какой-то – здесь этого жеста не было, аборигены его у нас подсмотрели, и он им понравился. Говорят, когда хлопнешь, чувствуешь себя окончательным дураком, а это весело и поучительно.

– Вот что значит – жизненный опыт!

Спасибо. Так или иначе, сестра освободится через несколько дней. И тогда… Как же она сказала…

Я терпеливо ждал. Когда вождь, пускай и младший, пусть и молодой совсем, хочет проявить остроумие, не надо ему мешать.

Появится у нас на базе, там-то я и отыграюсь. Пройдусь по самому больному месту – по его самомнению переводчика. Унгелен очень любознательный, на чем и попадется. Дам ведро и пошлю к механикам за компрессией. Или попрошу клиренс принести. Этим шуточкам лет триста, а до сих пор работают безотказно, старая школа не ржавеет.

Унгелен понял, что держать паузу я тоже умею, и сдался.

– Она просто сказала, что придет к тебе.

Я кивнул. А что еще я мог?

Представил, как Унгали войдет ко мне в домик и увидит портрет на стене. У меня сил не хватит его срезать, он там – и там останется.

Подыскали бы ей какого-нибудь принца, желательно прямо завтра. Чтобы была занята еще долго и не приходила. С глаз долой – из сердца вон. А если ей принц надоест и захочется большой, но чистой любви, – я уже к тому моменту улечу, женюсь и не вернусь.

– Ну, до свидания, – сказал Унгелен, тщетно пытаясь хоть что-нибудь прочесть в моих глазах. Не на того напал. Я весьма посредственный дипломат, но меня в трудные минуты выручает инстинкт самосохранения. Енотовидная собака в безвыходной ситуации падает и притворяется мертвой, а я стою как столб и притворяюсь государственным советником первого класса.

– До свидания, младший вождь Унгелен.

– Гена, – сказал он. – Для тебя всегда Гена, учитель.

Повернулся и ушел.

Если бы я знал в тот момент, что больше никогда не поговорю с ним по душам и ничего уже не исправишь, – просто не знаю, что бы сделал от горя и безнадеги. Наверное, совершил бы какое-нибудь злодейство.

А тогда я просто вышел из угла и направился вдоль стены, припоминая, с кем еще надо обменяться хоть парой жестов. Унгали в списке нет, и слава богу. Переглянемся издали, она снова улыбнется мне – этого достаточно. Я нынче плохой собеседник и никудышный друг. Глуповат и туповат. У меня голова пухнет от информации и скоро заболит от недобрых предчувствий.

То, что я, очевидно, глуховат, уже не беспокоило. Бум-бум-бум. Если пробуду на «Зэ-два» долго, придется лечить уши.

Что-то спрашивал Калугин, он волновался, о чем мы так напряженно беседовали с Унгеленом – я отвечал не думая, только чтобы успокоить его.

Брилёв в компании молодых командиров отрядов степного патруля размахивал руками и чертил сапогом по полу – нормально, пусть развлекается.

Газин опять говорил с Унгасаном. Саня по-русски едва лопочет, и беседуют они с полковником через транслятор. Как правило, о военном деле и на такие специфические темы, где неверный перевод чреват гибелью людей. Поэтому оба по двадцать раз уточняют термины и проверяют, верно ли друг друга поняли. Сегодня мне их тесное общение не понравилось. Во-первых, слишком долго, во-вторых, не надо наклоняться и тянуть руку к голенищу сапога…

– Стоп! – сказал я, проходя мимо и как бы невзначай тронув полковника за плечо.

– Что такое?

– Планшет не доставайте, пожалуйста.

– Да я такой машинально…

И тут полковник кратко выразил свое отношение к культурному эмбарго и тем, кто его придумал. Унгасан даже рот приоткрыл, слушая, как тираду Газина переводит транслятор. А ничего, забавно получилось.

– У вас на самом деле есть такие мужчины? Или это какая-то ошибка?

Интересно, почему Унгасан спросил меня. Ах, ну да, я же – советник.

– Это ошибка природы! – объяснил Газин.

«Да ну вас к чертовой матери!» – подумал я и направился к «клубу жен», засвидетельствовать почтение.

Говорил – и думал о своем. Прощался – как в тумане. Ехал на базу, не видел ничего вокруг. Надо было переварить услышанное от Унгелена. Один момент мне не понравился.

Сообщение от великого вождя как-то слишком хорошо ложилось на мое персональное мнение об аборигенах вообще и конкретно о вождях династии Ун. Я не ждал от них ничего другого. Я мог бы сам все это сказать. Разве что менее пафосно.

Значит, одно из двух. Либо я стал действительно экспертом по «Зэ-два» и могу запросто влезть в шкуру вождя, смотреть на мир его глазами и предугадывать его решения, либо натягиваю информацию на свои готовые оценки, а на самом деле там есть другие смыслы.

А ведь если Унгусман считает, что против него затеяли войну, он может в ответ что угодно отмочить. Тем более когда проигрыш грозит полным вырождением его народа. Это та самая война на уничтожение. Она предполагает абсолютную безжалостность как ответных действий, так и ударов на опережение. Все разрешено.

Одно утешает: брать нас в заложники Унгусман точно не станет. Такой поступок совершенно противен кодексу чести великого вождя. Но если кто-то со стороны подбросит ему эту идею, я могу предсказать ответ. Вождю хорошо известно, что русские на Земле считаются особым подвидом человека, который лучше бы давно вымер и не мешал остальным. На нас просто наплюют.

Кстати, да. Печально, но факт.

Ладно, будем обрабатывать материал. Придется, наверное, привлечь Калугина – посмотрим запись вместе, и пускай Костя заранее настроится на критический лад. Будет мне оппонировать. Если понадобится, всю ночь просидим. Дело настолько серьезное, что мы не можем позволить себе ошибку.

А ошибиться я могу. Я недостаточно критичен к аборигенам. Чего уж там, меня всегда тянет принять их сторону.

На днях, просматривая свои отчеты по туземцам, заметил: все чаще там попадаются обороты вроде «удивительно, но», «тем не менее» и «как бы ни показалось странным». Кажется, я побаиваюсь, что меня сочтут предвзятым. Намекаю, что насторожен и внимателен, что такого ушлого парня на мякине не проведешь и тому подобное.

Это типично здешний синдром, через него прошли многие, кто с туземцами работал и поневоле в них влюбился. Начинаешь заслоняться от своего отношения к ним. От чувства, что они лучше нас и счастливее нас. Химически чистая версия человека, лишенная всего наносного, всего дерьма, которым мы забили себе головы.

Многое становится яснее, если понять, как они живут: у них тут, в общем, тепличные условия. Умеренный прирост населения, все в порядке с едой, никаких катаклизмов, а когда доходит до боевых действий, это скорее игра в войнушку. Здесь не любят умирать. Здесь жизнь сама по себе в радость.