Нос затонувшего корабля смотрел в небо, а корпус наклонился градусов на тридцать вправо. Днище так прочно сидело на камнях, словно его прошили свинцо­выми заклепками. В кормовой части, упиравшейся в песчаное дно, вне всякого сомнения, и находился груз. Батис был свидетелем кораблекрушения. По его словам, огромная трещина в корме корабля раскрылась по шву, как жестянка. Мы надеялись, что дыра окажется доста­точно большой, чтобы я смог пройти через нее. Сначала мы хотели упростить операцию, а именно сделать следующее: водолаз спустится по палубе и проникнет внутрь по затопленным проходам, чтобы найти трюм. Но потом решили отказаться от этой затеи. Скорее все­го, двери в коридорах окажутся запертыми, а железные детали – проржавевшими от воды. Мне там не пройти. Кроме того, на моем пути могут встретиться острые края дверей и люков, и теснота помещений поставит под угрозу мой воздушный шланг. Единственный выход мы видели в том, чтобы пройти до конца корабля, до его кормы, где, как мы предполагали, находился динамит.

Я надел водолазный костюм, свинцовую обувь и сел в шлюпку. Батис помог мне облачиться в скафандр: бронзовые пластины закрывали большую часть груди и спины. Потом – шлем. Его надо было навинтить на во­рот водолазной куртки. Но в тот момент, когда Кафф собирался сделать это, я остановил его:

– Посмотрите.

Шел Снег. Сначала падали крошечные белые крупин­ки. Но очень быстро они увеличивались в размере, обра­зуя большие хлопья. Они исчезали, едва коснувшись во­ды. Над морем шел снег, и это явление – такое заурядное, обычное – вызвало во мне странное чувство. Снег вну­шал тишину и покой, служил своеобразной дирижер­ской палочкой природы. До этого момента на море были небольшие барашки, но тут его поверхность вдруг раз­гладилась, словно подчиняясь неслышному приказу. Возможно, эта картина станет для меня последней в жиз­ни. Мир представал передо мной во всей своей скромной и непритязательной красоте. Я раскрыл ладонь. Хлопья снега падали на перчатку и сразу же исчезали. Мне вспомнилась Ирландия. Что такое Ирландия? Может быть, какая-то музыка. Я вспомнил своего наставника. И еще одного незнакомца. Человека очень старого, лю­безного, который однажды, много лет тому назад, когда за мной гнались англичане, помог мне найти убежище, ни о чем не спрашивая. Вот и все. У меня чуть напряг­лись скулы, как это бывает, когда хочется плакать.

Батис взглянул на небо, не выпуская шлема из рук. Судя по выражению его лица, он оценивал обстановку.

– Это просто снег, – сказал он.

– Да, просто снег, – повторил я, – снег, и все. Надевай­те на меня шлем, дорога каждая минута.

Кафф навинтил шлем и соединил воздушный шланг с клапаном на затылке. В руках я держал два троса. Один должен был обеспечивать мою связь с Батисом. Второй понадобится для подъема взрывчатки.

– Не перепутайте, – напомнил ему я, – если я дерну за сигнальный трос один раз, это значит, что все идет хоро­шо. Два рывка означают, что я привязал ящик к подъем­ному тросу. Если я дерну три раза подряд, рубите шланг одним ударом топора и сматывайтесь скорее.

Я зафиксировал иллюминаторы, они были абсолют­но круглые. Один из них располагался спереди, а два других – по бокам. Мы проверили воздушный шланг, и я начал спускаться под воду. Волны поглотили меня, охватив леденящим холодом. В одну секунду я оказался в толще воды. Выступы на скале служили мне ступеня­ми, что позволило спускаться довольно быстро. Время от времени я поворачивал голову, но через боко­вые стекла не мог рассмотреть ничего примечательно­го. За моей спиной простирался безграничный океан. Перед самым носом я видел только мертвую голую скалу.

Наконец наступил момент, когда я ощутил под нога­ми пустоту. Мы договорились с Батисом, что он будет спускать воздушный шланг, без какого бы то ни было натяжения, для того чтобы я мог в случае необходимос­ти спрыгнуть в глубину. Мне пришло в голову дернуть за сигнальный трос один раз, подтверждая, что все идет хорошо, прежде чем броситься вниз. Свинцовые грузы на обуви позволили плавно спуститься, перевесив выталкивающую силу, и я, мягко спружинив, коснулся дна. Оттуда медленно поднялось облако мути, но оно за­волокло меня только до пояса. Песок тонким слоем по­крывал дно, которое казалось совершенно гладким. Ид­ти было так же легко, как гулять по лугу. С другой стороны, я ощущал сопротивление воды, которое замед­ляло все мои движения.

Я очутился в мире, где царствует тишина. Внутри шлема слышится мое дыхание и сопение носа, резкий всхлип вдруг срывается с губ. Я стараюсь сдержаться, потому что понимаю, что звуки, издаваемые мной, под­гоняют мои страхи. В левой руке я держу два троса, в правой – нож. Оглядываюсь по сторонам. Ни одного чудища не видно, не видно вообще ничего. Дальше тридцати или сорока метров все скрыто от взора. Спра­ва от меня – пузо корабля. Он напоминает труп кита. Прямо передо мной – необъятное пространство. Какие-то непонятные хлопья беспорядочно движутся в подве­шенном состоянии, напоминая черный снег. Нити водо­рослей, словно серпантин, тянутся вверх и почти не колышутся. У огромного открытого пространства нет дверей, граница сумрака теряется вдали. Это противоре­чит урокам католических священников: в ад человек по­падает не сразу, он спускается туда постепенно, малень­кими шажками.

Я переместился в неопределенное промежуточное пространство, где синева водной толщи плавно перехо­дила в черноту, здесь не было видно даже подводного мусора. Пейзаж стал более величественным. Чудовища могли появиться с любой стороны, в любой момент. «Не думай об этом, – сказал я себе, – просто делай свое дело». Подобный совет был самым разумным и самым невы­полнимым.

Я двинулся к корме корабля. Так и есть: от удара стальной лист треснул, и днище превратилось в искус­ственный грот. Корабль слегка накренился на правый бок. Груз сместился в трюме во время крушения, боль­шая часть его вывалилась из дыры в днище. Это был на­стоящий подарок судьбы, потому что теперь я мог не за­лезать в трюм. Прямоугольные металлические ящики валялись недалеко от открытой раны корабля. Я смел перчаткой песок с одного из них и прочитал на ней над­пись заглавными буквами: «ОСТОРОЖНО! ОЧЕНЬ ОПАСНО!». Мне оставалось только привязывать подъ­емный трос к одной из ручек ящика и дергать два раза. Кафф с немецкой исполнительностью поднимал груз на поверхность. Ящики исчезали над моей головой. Когда Батис отвязывал их, он бросал трос обратно. На его кон­це был закреплен груз, это позволяло ему падать отвес­но вниз. Трос ложился недалеко от меня на дно и за­мирал.

Я работал, испытывая страсть золотоискателя, до тех пор, пока Батис не стал раскачивать сигнальный трос, который соединял два мира. Сначала я не понял его. Нам угрожала какая-то опасность? Однако я не видел ни следа чудищ. Наверное, наверху просто скопилось слишком много ящиков. Но меня охватило подобие зо­лотой лихорадки. «Еще один, Батис, – мысленно умоляя его я, – только один, и все». Не обращая внимания на движения сигнального троса, я схватил еще один ящик. Кафф поднял его на поверхность, но на сей раз трос вер­нулся ко мне с узлом, завязанным около груза: прикре­пить следующий ящик я не мог – таким образом Батис давал понять, что пора заканчивать операцию. Собрав остатки благоразумия, которые еще у меня сохрани­лись, я повиновался.