Ей вдруг вспомнилось, как Стас появился на их фирме полгода назад. Откуда он взялся и кто его рекомендовал, так и осталось тайной. Появился, и все. Когда он исчез вчера так неожиданно, выяснилось вдруг, что ни прописки, ни паспорта у него никто и не спрашивал. И вообще никто и ничего про него не знал толком. Но водителем он оказался классным, был со всеми улыбчив и мил, на вечеринках всегда сидел тихо в сторонке, зная свое место. Красотой мужской да модельной стильностью никогда не выпячивался и, сидя за рулем, больше помалкивал, никогда первым пустых разговоров не заводя. Вообще, если честно сказать, на водителя он совсем не был похож. Скорее на красивого манекенщика. Из тех, кого выбирают кропотливо и тщательно модные дизайнеры-модельеры для демонстрации своих дорогостоящих тряпочек. И лицо у Стаса было им под стать — такое же утомленное будто сознанием собственного совершенства, и легкая небрежность в походке, и леность во взгляде… В общем, красота неописуемая. Он и за рулем рядом со своим шефом Геннадием Степановичем выглядел несколько странновато, будто они поменялись местами. Геннадий Степанович на водилу больше смахивал — умный, конечно, дядька, но до Стасовой природной стильности-фактурности ему далековато было. Однако, как казалось Веронике, красоты своей Стас будто стыдился немного, прятал ее от чужих глаз. И в отношениях их тоже особо ее не выпячивал. Когда роман у них вовсю уже разгорелся, Стас совершенно добровольно принял на себя второстепенную обожающе-восхищенную роль и ни разу, как ей казалось, в этой роли не сфальшивил даже. И ей было с ним хорошо и беззаботно, как на празднике. Жаль, что праздник этот, похоже, закончился. Наступили суровые будни, и в них тоже надо жить и исполнять свои человеческие и сердечные обязанности. И то, что она ничего о нем не знает, совсем не является поводом для отказа в помощи…

В общем, по всему выходило, что Стаса Веронике надо было выручать. Надо, только сил никаких не было. Как, впрочем, и денег. Деньги в их семье всегда были Игоревой проблемой. Они, конечно, оба хорошо зарабатывали, но как-то так получалось, что и тратили хорошо, ни о каких накоплениях на черный день не думая. О своих планах что-либо прикупить Вероника объявляла Игорю всегда вдруг, и он нужную сумму обязательно, как это у них называлось, «доставал». Где доставал и как — ее не очень интересовало. У друзей, наверное, брал. А отдавал потом частями. Тоже сам, ее лишний раз не напрягая. По крайней мере, в семейной «общей шкатулке», куда они по привычке складывали свои заработки, деньги никогда не переводились и тратились «на жизнь» так, как им и положено тратиться — на продукты, на оплату счетов, на развлечения…

Вспомнив об «общей шкатулке», Вероника подскочила с кровати и бросилась к заветному ящичку в комоде, открыла его быстро. Шкатулка была пуста. Она и сама не помнила, какие там были деньги до всех этих летящих мимо нее с бешеной скоростью событий, но все же пустота ее показалась почему-то слишком уж оскорбительной. Никогда не была она вот такой категорически пустой. Хоть небольшие, но деньги там все же водились. Заведено было так. Игорь считал, что именно так должно быть. Потому что нельзя по соседям бегать да в долг клянчить до зарплаты. Хотя чего уж теперь вспоминать, как оно все было раньше. Раньше и усталости такой не было, и тревожности тоже, и маминого инсульта не было, и заботы о судьбе Стаса…

Совершенно автоматически она открыла и рядом лежащую шкатулку, в которой хранила свои драгоценности. Их, конечно, было не так уж и много, но все же… Не каждая женщина в таком молодом возрасте может похвастаться гарнитурчиком из настоящих мутновато-зеленых изумрудов, и колечком с небольшим, но достойным вполне бриллиантиком, и изящным браслетом-змейкой из белого золота, с такими же, специально подобранными к нему серьгами и кольцом… Все это были подарки Игоря — он всегда дарил ей украшения с удовольствием и в то же время подходил к этому вопросу серьезно. То есть правильно. Если уж изумруды, то только настоящие, природные, если уж браслет, то чтоб на руке сидел ловко, как влитой. Она и сидела как влитая, эта змейка из белого золота, на тонком запястье.

Шкатулка тоже оказалась пустой. Если не считать, конечно, жалкой кучки дешевой бижутерии, сгрудившейся, будто виновата, с одного ее краю. Вероника долго и обиженно, совершенно как-то по-детски пялилась в эту ее наглую пустоту, нахмурив лоб и сведя пухлые губы твердым бантиком, потом тихо закрыла шкатулку и поставила на прежнее место, аккуратно задвинув ящичек комода. Нет, не хотелось ей совсем этого черно-белого жизненного детектива. Не хотелось совсем жить по его законам, со всплесками бурного женского негодования по поводу только что увиденного, не хотелось напряженно думать о чужих проблемах, не хотелось даже и признавать, что детектив этот черно-белый как раз и является той самой оборотной, закадровой стороной красивого и ленивого фильма, в котором они со Стасом так глупо сыграли свои главные роли… Но куда теперь от этого детектива денешься? Хочешь не хочешь, а надо делать какие-то выводы. Например — у Стаса положение действительно сейчас безвыходное, и ему пришлось взять и деньги, и украшения, потому что с него долг требовали. Иначе убить могли. Жизнь-то дороже украшений, она ж это понимать должна. Ведь у нее есть сердце. Есть! Есть!

В следующий момент ей снова безумно захотелось спать. Не осталось в голове ни одной более порядочной мысли, только звонкая, нарастающая в затылке боль давила на глаза, требуя законного сна. Не выдержал больше организм столько нехорошей информации, включил потаенный предохранитель-самозащиту и потянул бедную ее кудряво-блондинистую головку на подушку, и уже из последних сил она успела накинуть на себя одеяло…

Утро свое Вероника начала с телефонных звонков, честно пугая друзей и знакомых запрашиваемой в долг суммой. Выслушав несколько вежливо-торопливых отказов, с трудом, но довольно-таки быстренько опустилась уже на землю со своего черного облака испуганно-наивной неприкаянности, представив на минуту, как бы сама переполошилась от такой неожиданной просьбы. Как будто десять тысяч долларов можно достать из кармана и запросто дать взаймы. Нет, может, для кого-то и в самом деле это все проще некуда, да только среди ее знакомых и друзей таковых личностей отродясь не водилось…

Попыталась она неумело подкрасться с этим трудным денежным вопросом и к коллегам и снова наткнулась на полное и испуганное непонимание. Может, потому, что просящей в долг никогда на фирме не числилась. А числилась скорее в долг дающей и даже обратно его как будто и не требующей, а терпеливо и кротко отдачи этого долга ожидающей. И даже более того, относилась в этом щекотливом вопросе к категории людей очень уж порядочных, то есть часто эти самые долги великодушно и благородно прощающих…

В общем, от Вероники в это утро дружно шарахнулись все — и друзья, и знакомые, и добрые коллеги. И даже шеф, выслушав ее странную просьбу, только удивленно развел руками — прости, мол, дорогая, нету у меня такой суммы в наличии… Все, все в обороте находится, до последней копеечки…

— Вероника Андреевна, а что у вас такое случилось-то? Вы бы хоть предупредили меня заранее, я бы что-нибудь придумать смог… — виновато заглядывая ей в глаза, пожал плечами Геннадий Степанович. — Что-то очень серьезное, да?