— Ты заблудилась? — спрашиваю я. — Я скучал.

Я подмигиваю садовнику.

— Не буду вам мешать. Приятно было поболтать, — закрывшись гевулотом, садовник исчезает среди роботов.

— Хочу напомнить, — говорит Миели, — что некоторое время назад ты сам предложил оставаться профессионалами.

— Я могу объяснить…

Я даже не замечаю приближающейся руки, только чувствую неожиданный удар в нос, точно рассчитанный на максимальную боль без перелома костей, и отскакиваю назад, к роботу. Затем следуют несколько пинков — я стукаюсь о металл, у меня перехватывает дыхание, а в солнечном сплетении вспыхивает настоящий пожар. И, наконец, несильные толчки костяшек по скулам, завершающиеся выпадом в челюсть. Мое тело способно выдержать подобные испытания, но я остаюсь практически бездыханным и в состоянии некоторой отстраненности, как будто наблюдаю за невероятно быстрыми движениями Миели со стороны.

— Вот что для меня значит быть профессионалом, — шипит она. — В моем оортианском кото мы никогда не выслушиваем объяснения.

— Спасибо, что не нажала адову кнопку, — хрипло отвечаю я.

— Только потому, что ты что-то нашел. — Судя по отстраненному взгляду, Миели просматривает недавние воспоминания, сохраненные в моем теле. — Показывай.

Она протягивает руку. Я отдаю ей Часы, и Миели задумчиво подбрасывает их на ладони.

— Хорошо. Вставай. Мы поговорим об этом позже. Осмотр достопримечательностей окончен.

— Я знаю, ты раздумываешь о том, как бы их украсть, — говорит она, как только мы садимся в паукеб, чтобы добраться до отеля.

Суставчатые ноги экипажа распрямляются и поднимают нас на крыши Лабиринта. Миели, похоже, нравится поездка.

— Вот как?

— Да. Теперь мне известны признаки. Тебе дважды удавалось провести меня с помощью своих воровских приемчиков, но больше не выйдет.

— Извини, это рефлекс. Что-то вроде проверки сил, — отвечаю я, потирая разбитое лицо. — Сколько времени необходимо этому телу, чтобы восстановиться?

— Столько, сколько я захочу. — Она откидывается назад. — Так что же это такое — воровство?

— Это… — Это инстинкт, хочется мне сказать. Это сродни влечению плоти. Это больше, чем я. Это искусство. Но она все равно не поймет, и я повторяю старую шутку. — Это что-то вроде заботы о чужой собственности. Я превращаю ее в свою, чтобы собственноручно о ней позаботиться.

Миели не ничего не отвечает и молча смотрит на проносящиеся мимо пейзажи.

Наш отель располагается в массивном здании вблизи причала планеров, куда мы попали сразу по прибытии в город. Мы занимаем несколько больших, стоящих немало Времени комнат почти под самой крышей. Они обставлены не слишком роскошно, на мой вкус, — строгие линии и стеклянные поверхности ксантийских дизайнеров — но здесь, по крайней мере, имеется фабрикатор, и я могу сменить одежду.

Однако Миели не дает мне такой возможности.

— Садись. — Она указывает на небольшой столик и кресло перед балконом и кладет передо мной Часы. — Рассказывай. Что, черт побери, произошло на агоре?

Она сжимает и разжимает пальцы. Я сглатываю.

— Ладно. Я видел себя.

Она приподнимает брови.

— Это не было очередным воспоминанием, не так, как на корабле. Возможно, это сконструировано при помощи гевулота, и остальные тоже могли видеть происходящее. Мой двойник привел меня в парк. Так что мы кое-чего достигли.

— Может быть. А тебе не приходило в голову посвятить в это меня? Имеется какая-то причина, по которой я должна позволить тебе ускользнуть из вида? Или мне пора рекомендовать своему нанимателю сбросить шелковые перчатки и перейти к более… настойчивому воздействию на твой мозг?

— Это случилось… неожиданно. — Я перевожу взгляд на Часы. Свет играет на их поверхности, и я замечаю какую-то гравировку. — Мне казалось, что это слишком… личное дело.

Она обхватывает мою голову невероятно сильными пальцами и поворачивает к себе. Сердитые зеленые глаза смотрят на меня не моргая.

— Пока мы вместе над этим работаем, никаких личных дел быть не может, понятно? Если потребуется, ты расскажешь мне обо всех своих детских воспоминаниях, обо всех подростковых фантазиях, обо всех юношеских разочарованиях. Тебе ясно?

— Интересно, — медленно и осторожно начинаю я, — может ли что-то повлиять на твой профессионализм? И я хотел бы отметить, что это не я напортачил во время побега из Тюрьмы. Я как раз таки спас нас.

Миели отпускает мою голову и некоторое время просто глядит в окно. Я встаю и получаю из фабрикатора порцию коньяка времен Королевства, но ей не предлагаю. Затем снова осматриваю Часы. В сетке семь на семь клеток расположены знаки Зодиака, Марс, Венера и другие символы, которые мне неизвестны. А снизу надпись: Полю от Раймонды с любовью. И опять это слово — Тибермениль, выгравированное медью.

Я обращаюсь к «Перхонен»: Не могла бы ты взглянуть на это? Ты ведь не станешь бить меня?

Мне незачем тебя бить, отвечает корабль, у меня есть лазеры. Посмотрим, что я сумею выяснить.

В ее тоне сквозит непривычная напряженность, но меня это не удивляет. Я пытаюсь убедить себя, что мое лицо пылает исключительно из-за коньяка.

— Хорошо, — произносит Миели. — Давай поговорим об вещице, которую ты украл.

— Нашел.

— Как тебе угодно. — Она берет Часы. — Расскажи мне о них. Мои данные об Ублиетте безнадежно устарели.

У нее абсолютно равнодушный голос. Несмотря на опасность, я испытываю смутное желание взломать этот ледяной покров, чтобы увидеть его толщину.

— Это Часы. Прибор, в котором в виде квантового счета хранится Время — исключающий возможность подделок и копирования квантовый счет оставшейся жизни граждан Ублиетта в базовом человеческом теле. И еще Часы обеспечивают личный канал связи с экзопамятью. Прибор сугубо индивидуальный.

— И ты считаешь, что эти Часы принадлежали тебе? В них то, что мы ищем?

— Возможно. Но мы кое-что упустили. Сами по себе Часы не представляют никакой ценности, если в голове нет особого ключа — гевулота.

Миели постукивает по Часам кончиком пальца.

— Понятно.

— Вот как это работает. В экзопамяти хранится информация — вся информация, имеющаяся в Ублиетте: условия жизни, ощущения, мысли, абсолютно все. Гевулот в реальном времени обеспечивает доступ определенной личности к определенным разделам. Это не просто пара персонального и общедоступного ключей, это сложная иерархия, древовидный дешифратор, где каждая ветвь может быть открыта только при наличии корневого узла. При встрече с кем-либо ты заключаешь соглашение о том, какими данными обмениваться, что рассказать о себе и что оставить в памяти.