Он полз, задыхаясь от своих усилий и порождаемой ими боли. Каждое движение причиняло ему нестерпимые муки, но ещё худшим было осознание того, что поразившая его проказа продолжает расползаться по коже уродливыми металлизированными пятнами.

Человек, казалось, не видел и не слышал его. Он спокойно продолжал своё занятие.

Кайл уже не видел ни маленького садика с ртутным прудом, на краю которого раскинул свою колючую крону металлический кустарник, ни мощённых красивым, гладко отшлифованным камнем дорожек, ни маленького домика, наполовину врезанного в скалу. Он полз, стараясь удержать перед своим помутившимся взглядом спину человека, а его губы кривились в запредельном усилии, пока с них не сорвался наконец крик:

— Помогите!..

Человек перестал двигать ножовкой.

Несколько секунд он сидел напряжённо и неподвижно, словно имел глаза на затылке или мог видеть происходящее у него за спиной каким-то иным образом, потом отложил свой нехитрый инструмент и встал.

Силы к этому моменту окончательно покинули Кайла. Он понял, что умирает, и все усилия, вся та страсть к жизни, что двигала им на протяжении последних дней, вдруг показались глупыми, ненужными, весь мир тонул в нечеловеческой боли, которая выжигала его изнутри, и он уже молил о смерти, хотел её.

Когда человек подошёл к нему и склонился над безвольным телом, Кайл уже не мог ничего видеть и слышать — он в бесчисленный раз потерял сознание.

Человек присел на корточки, некоторое время смотрел на его тело, покрытое просвечивающими сквозь изодранную ткань защитного костюма металлическими струпьями, потом покачал головой, одной рукой небрежно перевернул Кайла на спину и опять усмехнулся.

— Надо же, — пробормотал он, — изменённый, но ещё не испорченный. Редкий случай в наши дни.

Борт космического корабля «Янус»

Спустя две недели после старта с земной орбиты…

Андрей очнулся весь в ледяном поту.

Колпак камеры был откинут вверх, тусклый голубой свет омывал его тело, над головой сложной архитектурой бортовых коммуникаций змеились кабели, среди которых прятались отключённые сейчас плафоны освещения.

Таймер на терминале тревожно попискивал.

Некоторое время он лежал, глядя на сплетение оптико-волоконных магистралей бортового компьютера, не в силах напрячь ни один мускул своего измученного тела, словно он не спал на протяжении четырнадцати локальных суток, а действительно бегал под метеоритным дождём, покрывая огромными прыжками многометровые отрезки лавовой равнины на поверхности ирреального, чуждого его сознанию мира.

Лишь постепенно, по прошествии некоторого времени, он начал понемногу овладевать собой.

Скосив глаза, Дибров взглянул на тревожно сигналящий таймер и понял, что проснулся на тридцать две минуты раньше установленного срока.

Данный факт мог означать только одно — его мозг в период сна был возбуждён сверх всякой меры и пробуждение, запрограммированное на обычный эмоциональный порог глубоко спящего человека, на самом деле произошло намного быстрее, чем планировалось дозами стимулирующих и пробуждающих препаратов. Он лежал, слушая назойливое попискивание таймера, и с внезапной, тоскливой ясностью думал о том, что не так давно казалось ему вопиющей несправедливостью: на поверку получалось, что военные медики были абсолютно правы, вводя ограничительный возрастной ценз на полёты в космос.

Из личного дела

Главное колониальное управление Европейского Союза. Отдел внеземных проектов.

Гриф: Для внутреннего пользования.

Объект: Дибров Андрей Николаевич.

Русский, 2360 года рождения, гражданство России (Европейский Союз).

Род занятий до заключения контракта с отделом внеземных проектов:

Пилот-внеземельник. Уволен по возрасту в звании капитана военно-космических сил России. Продолжать службу в силах наземного базирования отказался. Холост. Детей не имеет.

Данные медицинского освидетельствования: здоров.

Данные психосоматического зондирования: психически устойчив, логичен, рационален.

Прочие пометки: атеист.

Рекомендован на должность капитана межпланетного космического корабля «Янус».

Таймер наконец заткнулся, а он всё лежал, ощущая, как неприятно холодит тело воздух отсека.

Он не пытался в эти минуты как-то оценить происходящее с ним. Дибров испытывал глубокое отчаяние. Впервые ему пришлось испытать столь потрясающее чувство подавленности, ненужности и даже более того — чуждости того мира, в котором он очнулся.

На эти переживания, усугубляя их, наслаивались другие, имеющие более тесную взаимосвязь с реальностью: Дибров отчётливо понимал, что, согласно полётной инструкции, он должен встать и немедленно пройти в медицинский модуль «Януса», предварительно вызвав туда Джоану Лори — своего штатного заместителя на посту командира, а затем объявить ей, что с его психикой творятся непонятные вещи.

Закономерным следствием такого поступка явится его отстранение от командования «Янусом», а это, в свою очередь, означало, что по возвращении на Землю он будет отстранён и от космических полётов, даже в том случае, если повторный тест на психическую устойчивость даст положительный результат. В космические корабли вкладывались такие баснословные суммы, что рисковать ими из-за человеческого фактора никто не станет. Офицер, с которым единожды произошёл нервный срыв, пусть и не повлёкший за собой никаких трагических последствий, автоматически отстраняется от полётов в дальнем внеземелье раз и навсегда. Этот закон, сформированный в среде военных, основывался на конкретном опыте и неукоснительно соблюдался всеми, в том числе и гражданскими компаниями.

Дилемма состояла не в личных амбициях Диброва как пилота и офицера, а в том, что после пятнадцати лет, проведённых в космическом пространстве, он не мог помыслить дальнейшей жизни без космоса.

Соберись в кучу, мысленно приказал себе Дибров, ухватившись руками за борта своей ячейки. Ещё не случилось ничего страшного.

Этот мысленный окрик действительно помог ему прийти в себя.

Пробуждение на полчаса раньше срока и странный сон ещё не означают, что наступил конец света, просто не надо нагнетать обстановку необдуманными поступками.

Выбравшись из камеры, он опустил её колпак, ввёл терминал в режим резерва и потянулся за одеждой.

В гибернационном отсеке стоял тот уровень деловых шумов, который для опытного астронавта отождествляется с термином «рабочая тишина» и обычно действует успокаивающе, словно шёпот бесконечного доклада множества автоматических систем: у нас всё в порядке…

Дибров вдруг понял, что неосознанно боится посмотреть на своё нагое тело.

Чёрт, это уже слишком, раздражаясь, подумал он.