Короче говоря, полная и тотальная деградация личности. Распад на молекулы.

А мне хорошо! Честное слово! Я просто балдею от свободы и ничегонеделания.

Вот пока – так. А что будет дальше – будем посмотреть, как говорит моя мама.

Или – я медленно схожу с ума?

* * *

На семейном совете мама, сестра, дочь признали меня невменяемой. Пытались разработать стратегию и тактику, как отвезти к специалисту «эту мазохистку и умалишенную». Мама подняла все свои связи, чтобы найти «приличного психолога, не шарлатана, каких множество». Галка настаивала на психиатре. Анюта плакала и говорила, что я просто эгоистка.

Немногие приятельницы звонить перестали. Перед отъездом позвонила Рита Марголина. Поговорили. Рита сказала:

– Не волнуйся, это состояние болезни. Ты должна его пережить. И все встанет на свои места. Обязательно встанет. Если у него хватит мудрости перетерпеть и дождаться.

– Чего? – спросила она.

– Тебя, – ответила Рита.

– А как у тебя? – спросила я.

– Живу, – ответила Рита. – Приспособилась как-то. А зарубка на сердце не заживает… У всех свои зарубки. И все с ними живут. Без них жизнь, судя по всему, не проходит.

К середине июня я словно очнулась. Вызвала Веруню и… остригла свои длинные волосы. Сделала стрижку типа непослушный мальчик и покрасилась в рыжий цвет! Было страшновато, но оказалось, что новая прическа мне очень идет, да и цвет волос тоже. «Освежает и молодит», – гордо объявила Веруня, обойдя меня со всех сторон.

Опять звала на море – «потусить». Я поинтересовалась, что это значит.

– Ну, – потянула Веруня, – массажи, СПА-процедуры всякие. Шопинг. Дискотеки.

– С ума сошла? – возмутилась я. – Какие дискотеки в наши годы?

– Обычные, – хмыкнула Верунька. – Две одинокие и свободные женщины едут решать свои проблемы.

– Какие проблемы? – не поняла я.

– Разные, – уклончиво ответила Веруня. – А что, у тебя их нет? Тех самых, что я имею в виду?

– Я не понимаю, о чем ты! – Я почувствовала, что начинаю раздражаться.

– Вот-вот! – Веруня оставалась невозмутимой. – Не понимает она. А я вот понимаю. Отчего ты такая бешеная, например! – И грустно добавила: – Все тебе плохо. Все не так. Трудно с тобой, ей-богу!

– Скажи еще, что ты понимаешь моего мужа! – недобро засмеялась я.

Веруня повела плечом:

– А что, вполне понимаю! И даже – сочувствую!

Вот зараза! Дура примитивная. А я с ней – сокровенным…

Надо искать другого мастера!

Хотя стрижка получилась… Классная получилась стрижка, надо сказать!

* * *

Леня позвонил в начале июля, поздно вечером. Я увидела на дисплее его номер, и у меня похолодели руки. Ответить или нет? Впрочем, что за бред? Может, по делу? Может, что-то обсудить, например? А обсуждать нам есть что. Рождение внука, которое скоро случится. Или – развод, к примеру! Чем не повод пообщаться?

Я сняла трубку.

– Привет! – сказал он.

Я ответила.

– Как ты, какие новости? – продолжил он.

Я почему-то растерялась:

– Вот постриглась намедни. Совсем коротко.

– Да ты что? – удивился он. – И как ты на это решилась? А твои установки, что длинные волосы ты сохранишь навсегда?

– Да… – протянула я смущенно. – Вот такая блажь напала. Что-то захотелось в себе изменить!

– Здорово! – весело откликнулся он. – Перемены – это всегда хорошо.

– Не всегда, – напомнила я.

Он сделал вид, что не расслышал:

– Ну и как тебе? Идет?

– Ну да, – почему-то я опять смутилась. – Вроде…

– Да я уверен! – воскликнул он и добавил: – У тебя такая красивая шея!

Мне было приятно, не скрою. Но я не могла отказать себе в язвительном замечании:

– У меня красивая шея, а у тебя, судя по всему, прекрасная память!

Он усмехнулся:

– Вот в этом ты не сомневайся. – И тихо добавил: – Я помню тебя всю.

Они замолчали. Молчание затянулось.

А потом он сказал:

– Слушай, Ирка! Тут такая красота! Жасмин твой любимый – ну, просто сугробы какие-то. И все эти твои цветы, черт, не знаю, как они называются! Розовые такие, как ромашки!

– Рудбекия, – подсказала я.

– Ну да, наверное. И еще эти, фиолетовые, ну, длинные. Смешные такие, на птичий хвост похожи.

– Ирисы.

– Точно! Разобрались! Короче, все цветет и пахнет. Красота такая! А газон я покосил! С трудом, но справился. Даже Степаныча не привлек!

– Герой!

– В общем, да, – не стал отрицать своих заслуг муж.

– А нога как?

– Лучше. Значительно лучше. Только к ночи здорово ноет. Но я себя не щажу. Гимнастика и все прочее.

Я слышала, что он затянулся сигаретой, и подумала: «Курит! А с каким трудом бросал!»

– Может, приедешь? – наконец тихо спросил он. – Цветы тут без тебя… да и я тоже.

– Приеду, – сказала я совершенно неожиданно для себя. Даже голосу своему удивилась.

– Когда? – Голос его охрип от волнения.

– Сегодня, – подумав, ответила я. – Вот возьму сейчас и приеду!

А про себя добавила: «И главное – ничего не анализировать!»

Я быстро оделась: джинсы, кроссовки, майка – по-дачному. Посмотрела на себя в зеркало, взъерошила волосы и улыбнулась: совсем не я, абсолютно другая женщина. А может, это и хорошо?

Подумав с минуту, достала из ящика комода права и ключи от машины. Еще раз бросила на себя в зеркало прощальный взгляд и вышла из дома.

Машина, немного поворчав, завелась. «Обиделась. Совсем я тебя, моя девочка, забросила». Я провела ладонью по приборной панели – как погладила и приказала:

– Вперед!

Машина резво выехала из двора.

Господи! Как я соскучилась по езде! Особенно когда вот так, почти летишь! Будний день, в область пробок нет. Ну, почти нет. Разве для москвичей это пробки? На шоссе даже удалось разогнаться. Я включила музыку и открыла окно. В салон ворвались свежий ветерок и уже вполне подмосковные запахи. Я остановилась на трассе у любимого магазинчика, где всегда был очень свежий и вкусный хлеб, купила батон и целую буханку. От еще теплого хлеба пахло так, что я не удержалась и отломила горбушку.

Вспомнила, как раньше – господи, опять это «раньше»! Никуда от него не денешься! – мы обязательно останавливались здесь и покупали свежий и теплый кирпичик. И еще – уж совсем хулиганили – большую банку густой, деревенской сметаны. Останавливались на опушке и, отрывая руками куски «черняшки», макали его прямо в банку.