"Правда воли монаршей" стала краеугольным камнем самодержавной формы правления. То, что она появилась не во времена Алексея Михайловича, а при Петре, совсем не случайно — новый режим властвования, точнее самовластвования, нуждался в идеологическом обосновании. Утверждая полное бесконтрольное право императора назначать своего наследника, Феофан не ограничился формулами новейших правовых концепций и прибег к патриархальной аргументации. Он провозгласил, что император обладает абсолютным правом как отец своих подданных и это право выше любых других отношений, в том числе родственных. Если, пишет Феофан, у государя был бы среди подданных отец по рождению, то он, государь, "будет уже отцу своему отец по высочайшей власти своей". Вот так!

Вторым фундаментальным законом самовластия стал Устав о наследии престола, написанный самим Петром и утвержденный им в качестве закона 5 февраля 1722 года. Уже первый раздел Устава объясняет причину его создания, а именно печальную историю царской расправы над сыном и наследником Алексеем: "Понеже всем ведомо есть, какою авесаломскою злостью надмен был сын наш Алексей, и что не раскаянием его оное намерение, но милостию Божиею ко всему нашему отечеству пресеклось ‹…› а сие ни для чего иного взросло, токмо от обычая стараго, что большому (то есть старшему. — Е. А.) сыну наследство давали, к тому ж один он тогда мужеска полу нашей фамилии был и для того ни на какое отеческое наказание смотреть не хотел". Итак, царь видит причину трагедии сына в господстве традиционного обычая передачи наследства старшему и единственному сыну. Действительно, из дела царевича Алексея видно, что Петра страшно возмущало спокойствие царевича, уверенного в том, что, как бы отец его ни презирал, ни унижал, его, царевича, время все равно придет, ибо, согласно традициям престолонаследия, он рано или поздно станет государем. Но царевич глубоко ошибался — Петр считал себя вправе менять любые законы и обычаи, твердо веря, что он в состоянии управлять будущим. Он это делал не раз — известно, что, проведя знаменитую реформу календаря, царь — по точным словам В. М. Живова — "украл восемь месяцев у Господа Бога: 7208 год (начавшийся в сентябре. — Е. А.) длился четыре месяца. Петр тем самым демонстративно объявляет себя владельцем времени, приписывает себе божественные права". Для отмены старого порядка наследования престола государь нашел в Священном Писании и древней истории обоснования своим действиям. Согласно Библии (тут уж поработал Феофан, услужливо подсунувший царю цитатку), жена Исаака добилась передачи наследства мужа младшему брату, да и в русской истории был случай, когда великий князь Иван III сначала передал трон внуку Дмитрию, даже венчал его шапкой Мономаха, а потом передумал и вернул наследство старшему сыну Василию. Этих примеров было достаточно для Петра, чтобы совершить ломку традиционного порядка наследования. Они позволяли "сей Устав учинить, дабы сие было всегда в воли правительствующего государя, кому оной хочет, тому и определит наследство и определенному, видя какое непотребство, паки отменит, дабы дети и потомки не впали в такую злость, как выше писано, имея сию узду на себе". Иначе говоря, государь получил право передавать трон любому из своих подданных. Но — это важно! — при необходимости (определяемой только им самим) он мог поменять и это решение, передав трон кому-то другому. По сути, этот закон утверждал царское беззаконие, самовластие, закреплял за государем право нарушать законы, в том числе принятые им самим.

Слов нет, взращенное вне правового поля самодержавие являлось могущественной силой. Созданная на его фундаменте политическая система отличалась колоссальной прочностью и накрепко цементировала гигантскую страну с редким (10–15 миллионов человек!) населением. Замечу сразу, что хочу уйти от примитивного "республиканского" взгляда на проблему. Допускаю, что, вероятно, иного способа, кроме самовластного и недемократического, управлять такой страной, как Россия, и ее населением тогда не существовало и, возможно, не существует и теперь. Не случайно историк В. Н. Татищев, императрица Екатерина II и многие другие русские мыслители ухватились за популярный в просветительской литературе "географический фактор", придав ему особое значение в истории России. По их мнению, обширнейшей Российской империей можно управлять только мощной централизующей, сплачивающей силой самодержавия. Многие в XVIII веке (в том числе и просвещенная Екатерина II) понимали издержки самодержавной формы правления, знали, что законность, справедливость и гуманность принимаемых верховной властью решений в конечном счете определялись "добронравием" государя, его этическими установками и даже настроением. Сохранилось множество писем виднейших сановников Петра к его кабинет-секретарю Макарову с единственной просьбой — подать их бумаги для решения, когда государь "ндравен", в спокойном состоянии духа. Почти 100 лет спустя появился весьма правдоподобный анекдот об императоре Павле I, который подписывал судебные приговоры, отмахиваясь от надоедливой мухи: чем больше она докучала ему, тем суровее и суровее становились выносимые им приговоры.

Но при этом все, даже хулители самовластия, сходились в том, что самодержавие для России если не безусловное благо, то уж точно необходимое зло. Отсюда мысль, что прогресс в России достижим не иначе, как с помощью насилия, принуждения со стороны всесильной власти. Но тут самодержавие попадало в собственную же ловушку. Его сила, основанная на непререкаемом праве властвовать без нормативных ограничений, без определения компетенций монарха как высшего должностного лица, делала его, самодержавие, беззащитным. Императорский престол легко оказывался в руках авантюристов, пользующихся расположением гвардейцев и "ночных императоров" — фаворитов. Достаточно было нескольких сотен или даже десятков пьяных гвардейцев, чтобы свергнуть законного государя и возвести на престол нового. Подобными узурпаторами оказались Елизавета Петровна и Екатерина II, нарушившие как принятые юридические нормы, присягу, так и традиционные "династические счеты" при определении преемника. Это стало возможным, потому что лишенное правовых оснований самодержавие не имело ни юридической, ни политической защиты против противоправных действий и различных случайностей. Напротив, развитие выборных и представительных институтов, существовавших в России до утверждения петровского самовластия, могло бы, в принципе, создать гарантии неприкосновенности власти и личности правителя, ибо защита закона и законного порядка является институциональной, имманентной обязанностью подобных правовых учреждений. В отсутствии таких учреждений я вижу причину "эпохи дворцовых переворотов" — хронической политической неустойчивости России XVIII века. Это была та высокая цена, которую заплатило могущественное самодержавие за право на самовластие, за право править страной без права.

Почитатель:

Знаете, Ваши филиппики против авторитарной формы правления не кажутся мне особенно убедительными. Сильная власть, в какие бы формы она ни рядилась, бывает совершенно необходима обществу, государству. Не раз в мировой истории сильная власть спасала свою страну от различных бед. В голову приходит пример, как де Голль своей фактической диктатурой развязал кровавый алжирский узел и подавил мятеж генералов. И для России такая власть была жизненно необходима. Вы с грустью вспомнили события начала 1730 года, но при этом не сказали, почему попытка введения в России ограниченной монархии провалилась, почему в конечном счете дворянство пальцем не пошевелило, когда приглашенная верховниками на трон курляндская герцогиня Анна Иоанновна порвала у всех на глазах эти самые "кондиции" — первую конституцию России. А это произошло потому, что для правящей элиты стало ясно: империя не выстоит с иной формой правления, кроме самодержавия, и распадется раньше, чем сложатся парламентские традиции.