Среднего размера, конечно. Вы думаете, они были не особенно умны? Это были обычные взрослые люди: с исправным мозгом, со счетом в банке, с хорошей работой и прекрасными манерами – все как полагается. Они понимали, что у руководителя – другая точка обзора, и поэтому, когда он говорит: «Переставьте маленький автомобиль», он должен иметь в виду средний. Но хотя эти нормальные взрослые люди с исправным мозгом поступали как истинные идеалисты, действия их рук – это только половина истории. Экспериментаторы использовали айтрекер, чтобы отследить движения глаз. И айтрекер свидетельствовал, что в тот момент, когда исполнители слышали просьбу переставить маленький автомобиль, они бросали короткий взгляд именно на маленький – не на средний, который был маленьким для руководителя, а на тот, который был маленьким для них. Другими словами, мозг исполнителей сперва интерпретировал слова «маленький автомобиль» как указание на самый маленький с их точки обзора, без учета того факта, что у руководителя точка обзора была другой. И только после короткого заигрывания с мыслью о перестановке маленького автомобильчика мозг рассматривал тот факт, что руководитель со своей точки обзора должен был иметь в виду средний, и отдавал руке приказ переставить нужную игрушку. Рука вела себя как идеалист, но глаза свидетельствовали: мозг на какое-то мгновение был реалистом.

Подобные эксперименты говорят о том, что мы не столько перерастаем реализм, сколько учимся его обходить, и что начальный момент нашего восприятия отличается реализмом, даже когда мы становимся взрослыми{104}. Следуя ему, мы автоматически допускаем, что наше субъективное переживание объекта – достоверное отражение свойств этого объекта. И лишь потом – если имеем время, силы и возможность – мы отвергаем это допущение и рассматриваем вероятность того, что реальный мир на самом деле не такой, каким нам кажется[31]. Пиаже описал реализм как «спонтанную и мгновенную тенденцию смешивать знак и предмет, который он означает»{105}, и исследования показывают, что это стремление – уравнивать субъективное ощущение вещей и их объективные свойства – остается спонтанным и мгновенным в течение всей нашей жизни. Оно никогда не исчезает – ни насовсем, ни на какое-то время. Мы просто не успеваем заметить и понять его, но оно всегда – первый шаг в нашем восприятии мира. Сначала мы верим в то, что видим, а уже потом разуверяемся.

Все это наводит на мысль, что психолог Джордж Миллер был прав, когда писал: «Главное интеллектуальное достижение мозга – реальный мир»{106}. Полтора килограмма серого вещества между нашими ушами – это не простое записывающее устройство, но необыкновенно умный компьютер, который собирает информацию, выносит здравые суждения, строит еще более здравые предположения и предлагает самую разумную интерпретацию окружающего мира. Поскольку обычно его интерпретации весьма хороши и поразительно схожи с реальным миром, мы не понимаем, что видим интерпретации. Напротив, нам кажется, что, расположившись со всем удобством внутри своей головы и глядя наружу сквозь чистый защитный экран глаз, мы видим мир таким, какой он есть на самом деле. Мы склонны забывать, что наш мозг – искусный фальшивомонетчик, ткущий гобелен из воспоминаний и восприятий, подробности которого так убедительны, что недостоверность их трудно обнаружить. В некотором смысле каждый из нас – обманщик, который печатает фальшивые доллары и сам же радостно принимает их в уплату, не сознавая, что становится одновременно преступником и жертвой мастерски организованной аферы. Как вы увидите, мы иногда платим чрезмерную цену за то, что позволяем себе не замечать этого весьма существенного факта, ибо ошибка, которую мы совершаем, игнорируя фокус с заполнением и бездумно доверяя надежности своих воспоминаний и восприятия, – это та же самая ошибка, которую мы совершаем, воображая будущее.

Когда Джон Леннон просил нас «вообразить, что стран не существует», он поторопился добавить – «сделать это нетрудно». Процесс воображения обычно и вправду не требует усилий. Чтобы подумать о бутерброде с пастромой, который мы собираемся съесть на завтрак, или о новой фланелевой пижаме, которую мама, по ее клятвенным уверениям, выслала нам по почте еще на прошлой неделе, нам не нужно выкраивать минутку между другими делами и, готовясь к серьезной работе по вызыванию образов сэндвичей и домашней одежды, засучивать рукава. Ибо в то мгновение, когда только возникает мельчайшее побуждение о них подумать, мозг уже без всяких усилий пускает в ход все, что знает о деликатесах и завтраках, а также о мамах и посылках, чтобы сконструировать мысленные картинки (теплая пастрома, ржаной хлеб, клетчатая пижама), которые мы переживаем как плоды воображения. Подобно восприятиям и воспоминаниям, эти мысленные картинки всплывают в нашем сознании как свершившийся факт. Нам следует быть благодарными воображению за легкость, с какой оно оказывает нам эту услугу. Но поскольку мы не наблюдаем сознательно, как строятся ментальные образы, то склонны относиться к ним как к воспоминаниям и восприятиям: мы изначально допускаем, что они – точные отображения воображаемых нами объектов.

Например, вы наверняка способны вообразить сейчас тарелку спагетти и рассказать мне, сколько удовольствия вам доставит съесть их завтра на обед. Прекрасно. Теперь обратим внимание на два обстоятельства. Во-первых, это вас не слишком утомило. Воображать спагетти вы, вероятно, могли бы хоть целый день, расхаживая по дому в своей новой пижаме и предоставив мозгу заниматься тяжелой созидательной работой. Во-вторых, обратите внимание на то, что явившийся вам образ спагетти был гораздо детальнее, чем я о том просил. Воображенные вами спагетти были, возможно, вывалены без затей на тарелку. Или же это были свежеприготовленные спагетти, посыпанные базиликом и розмарином и политые соусом болоньезе. Соус мог быть томатным, сливочным, крабовым или даже грейпфрутовым. Сверху на спагетти лежала парочка фрикаделек, а то и сосиска из утятины, фаршированная каперсами и ананасами. Может быть, вам вообразилось, что вы едите спагетти, сидя у себя в кухне с газетой в одной руке и стаканом колы в другой, а может, их подал вам официант в вашей любимой траттории, усадив вас за столик возле камина и налив для начала Barolo урожая 1990 г. Каковы бы ни были эти образы, я без колебаний держу пари: в момент, когда я сказал «спагетти», у вас и мысли не возникло уточнить, имею я в виду какой-то особый соус для них или особое место, где их вам подадут, прежде чем начать их воображать. Вместо этого ваш мозг повел себя, как художник, получивший заказ раскрасить карандашный набросок: заполнил его деталями, о которых я не спрашивал, и преподнес вам тщательно сервированную порцию воображаемых спагетти. И когда вы оценивали предстоящее удовольствие от них, вы реагировали на этот отдельный мысленный образ так же, как реагируете на отдельные воспоминания и отдельные восприятия, – то есть как если бы детали его были определены предметом, который вы воображаете, а не сфабрикованы вашим мозгом.