верней!..)

казалось, весь был схвачен, словно сеткой,

ажурной симпатической разметкой

и стягиваться мог по мановенью

к дрожащему сладчайшему мгновенью…

как это было шелковисто-просто!

как предвкушалось, как беспечно зналось,

что будет все… и снова получаться,

как засыпалось!..

как было просыпаться… —

о, тихий Вседержитель наших дней!

ответь, скажи, открой и мне, и ей,

где это все теперь, где все хранится,

где этот наш последний разговор

в таком далеком марте, нет… апреле?..

ведь, был же, был же он на самом деле,

и комнатка, и вымытые окна в кипевший светом двор…

где, где, прикосновенные, мои

обличья подлинности жизни — где они?

с их драгоценным, с их мгновенным стажем?

«…я полагаю все хранится там же,

где продолжают, скажем,

жить движенья…»

«так что, — я возражал, — все где-то длится вечно?

лепной вселенский зал —

кунсткамера — витрины — формалин…?»

«не надо человеческих картин…

выходит и бессмысленно, и желчно —»

«но, если только — человек… так, значит,

только — пораженье?..»

«ты сказал…

но впрочем между „быть“ и „длиться“

есть щель, сквозняк… попробуй… —»

№ 6 («радужный» осколок «павлиний глаз»)

1300. № 6 («радужный» осколок «павлиний глаз»)

«однажды некто в долгожданном марте проснулся и застыл

как бы на старте заранее объявленного дня. но что-то

сбилось в безусловном сроке: он медлил, длил, и

складывались строки, как некогда на пире письмена:

„пунцовые розы все те же и те же цветут на восточном

ковре, я каждое утро живу на земле и вижу небо в

окне, вот легкое небо… и облачка дым. я мог бы

родиться другим…“

(— а беззаконной паузы зиянье росло, как заоконное

сиянье, как сон во сне, что снится наяву —)

…и, тихо дрогнув, сдвинулась основа случайного

опального земного, и несомненный сквознячок иного —

повел мурашки: „это я живу?…“

его сознанье медлило с ответом…

как там, в уже не страшном первом гробе, в транзитной

тьме, в преддверии, в утробе — он съеживался (маленький!)

под пледом, он бормотал, дрожа: „пустяк… сквозняк…

не будешь спать под форточкой раздетым...“;

он бормотал, но чувствовал при этом, что нечто

непонятное со светом, неладное, не должное никак — имеет

место быть — и это — знак!..

предмет терял шероховатость свойства: стакан с водой —

простейшее устройство — одно из миллионов малых сих,

опорных, подтверждающих наличье, не смеющих

терять свое обличье — вдруг стал меняться в световой

воронке: вода жила в граненом вороненке, и тот — на

соглядатая в сторонке — уже смотрел и действовал

по-птичьи: взлетел, присел, взмахнул... и вновь затих…

режим и ритм устава был нарушен, был отменен откуда-то

снаружи хлеставшим светоносным сквозняком, который

деформировал предметы, сводил на нет их тени и приметы,

и гнал — в ничто — уже порожняком»

№ 7 («лиловый» осколок)

1301. № 7 («лиловый» осколок)

«я долго смотрел на рисунок дыма,

на ломкие проволочные клубы…

(ах, если бы знать, что так ранима

и невозможно избечъ судьбы…)

…как беззаботен и как рассчитан

каждый выпад карандаша…

(нет ничего, ничего беззащитней,

чем начинающаяся душа…)

…крылья не сомкнуты — так и надо,

и как огромны глаза у той,

что — выше дома и — больше сада,

что — держит солнце одной рукой —

и пусть лекарства осадок горький,

но как же — веря! — душа поет…

нежнее брызг мандаринной корки,

в больное утро, под Новый год…»

№ 8 («голубой» осколок)

1302. № 8 («голубой» осколок)

«когда дремлешь, или спишь,

или в дудочку свистишь,

или облачком в тумане, незаметно так, летишь —

что проходит, происходит,

окружает и растет,

и, качая колыбельку,

забывает — что качает…

но струной увещеванья,

машинально продолжая

все баюкать да баюкать

то ли плачет, то ль — поет?..»

31

1303. …мучительная темная зима —

когда уже казалось,

что невозможно длить существованье,

а радио бубнило,

что сегодня — вьюга,

а завтра — наоборот — пурга,

и дни сменяли не друг друга,

а враг — врага,

и не было уже душевного запаса,

чтоб эту стужу…

и каждый выход из тепла наружу

был репетицией смертного часа —

1304. как вдруг все это сгинуло бесследно,

1305. в тартарары…

1306. обвалом светового ливня,

на жмурящиеся дворы,

победно

1307. нахлынул март —

всей неуемной прорвой, всласть, горячий —

1308. …давно проснувшийся Крыыл

лежал и безотрывно

1309. смотрел, как чуть подрагивает «зайчик»

на радужном стекле его любимой вазы…

1310. «а день-то, в точности, как тот,

«павлиньеглазый»…

сейчас начнется фокус с вороненком,

что будет очень мило…»,

1311. но ничего, однако, не происходило;

1312. и Крылка продолжал лежать,

бог весть, где мыслями блуждая…

1313. «…послушай, птица… я хочу понять…

мне иногда так страшно,

мне кажется, что я тебе совсем-совсем чужая —

твой взгляд… он иногда такой тяжелый…

ой, Крыыл, смотри!.. ну, совершенно арапчонский желудь…

такими

бывают детки в зимних шапочках и

на ум приходит