—

и вороньи гнезда, и кору, и листья,

а слева — будто черной кистью

прошли…

ни гнезд, ни листьев нет,

пугающий обугленный скелет…

и хлопья сажи лежат

на коре, на капах…

там мертвым-то мы Кнырра и нашли;

в передних лапах

был почему-то у него зажат

осколок синего стекла;

под липой же мы Кнырра закопали;

такие вот печальные дела —

что делать…

а вечером муж начал шебуршить

в его — под домом — конуре

и обнаружил там — пропавшую когда-то

прощальную записку брата,

еще с десяток стеклышек цветных —

он тоже отдал Вирве их;

с тем, синим-то — набралось ровно девять;

а утром следующего дня

(я — дома, моих уроков в школе нет)

дочь будит, теребит меня,

подсовывает стеклышки и — чуть ли не в крик:

„скорее, мама, посмотри на свет,

скорей скажи, какой это язык!..“

я встала напротив окна,

смотрю, действительно, как будто письмена,

но, уж, конечно, никакой там не язык…

узоры, знаки, но — похоже…

а Вирве чуть не плачет:

„я точно знаю — здесь записано,

но что же, что же?

ты, мама, ничего не понимаешь!

он — значит! значит!..

ах, если бы Русал мой не пропал —

он смог бы, он бы — прочитал…“

ну, вот мы с мужем и решили,

как знать — а может, впрямь — Веревочка права?

ну — вдруг?

Вы, если что, нам отпишите…

а дочке мы сказали,

что стеклышки послали

специалистам в Академию наук…

всего хорошего, Русал!

P. S. Да, чуть не забыла —

там муж переписал

для Вас прощальную записку В. Крыыла».

27

1204. «мне только волшебной и надо свободы — и

только такой, любая другая — наградой, итогом,

уступкой, усладой — мне все-таки будет оградой,

предельной межой роковой.

мы пасынки тайны, уроды.

прекрасны высокие своды, просторен родной каземат…

но должен быть, должен быть где-то (иначе —

зачем же все это?) простой беспредельной

свободы тот, длящийся в вечности сад… или ад…

но — нет!.. так и будешь мучиться здесь всю

богом забытую жизнь, об камень законные когти

точить, сухие горбушки мочить.

ни тело твое, ни дело твое, ни клятое имя твое

тебе не дадут тех — только минут, которых ради —

живут.

о, где же тот вдруг — разрывающий круг —

единственнейший недуг свободы — неважно: добра ли,

зла в которой, быть может, и нет тепла, но

нет и постыдного ремесла названием: так живут,

но те же плиты над головою, но те же стены

встают стеною, — где хоть какое-нибудь иное,

чтобы начать, посметь…

я — вот он! — слышишь? обои… обои…

одни и те ж каждый день обои.

мы все смогли б одолеть с тобою, а их нам —

не одолеть»

Конец третьей части

Часть четвертая

Валерий Крыыл

(«вольер», «крыло»)

28

1205. «подписано В. Крыыл… а я-то кто же?..

Кнырр, и Вирве — эта девочка —…Русал…

1206. Русал — бесспорно — я!

1207. но это — потом,

а что до этого?

1208. фу… аж мороз по коже…

1209. ну, да… пустынный берег, утро, вдали какой-то

дом…

две бабочки, „я — Вирве“, двор, ее семья,

нет-нет… сначала Кнырр, «веревочка», качели…

1210. а дальше — вечер, нудноватый монолог

с бесспорным умыслом какой-то важной цели

(меня предупредить?)

о чем он был?.. что надобно любить

(там что-то было с оптикой, со светом,

какой-то шар, огонь, „мешок кишок“…)

1211. и Кнырр — он тоже — точно! — был при этом…

1212. Русал, Русал…

1213. как странно — я все помню хорошо,

как я прощался,

марево заката…

1214. как утром оказался

в городе

1215. (рассказ какой-то про чьего-то брата…),

1216. а перед этим — как провал!

1217. …тут Вирве, что-то делали мы с ней,

вот именно —

и это-то всего важней,

1218. но что же?..

1219. (и Кнырр, он так смотрел… что значил этот

взгляд)»

1220. Крыыл машинально взял осколок наугад

(желто-крапливый)

поднес к глазам, вгляделся против света —

1221. и вновь мурашки холодок повел по коже:

1222. этот

1223. язык он знал!

1224…еще не вычленяя

отдельных смыслов и их гибких переливов,

еще

с расхожей точностью не зная,

что можно здесь, а что — нельзя,

но уже влеком… ступая

как лунатик,

по озаренным

подпоркам, поперечинам, карнизам

словарный свод скрепляющих грамматик;

еще — предвосхищающе — скользя

готовым к пониманью взглядом

по скрупулезнейше отделанным сюрпризам

(и — мимолетно — по особому дрожанью

отмечая,

что есть отдельные слова,

и оптика их такова,

что вот оно — вдали, а вот уже и — рядом,

резвящийся двусмысленный двойник…

1225. еще не вникнув толком в содержанье,

он достоверно распознал язык…

1226. о! как он изощрился различать —

чрез все метаморфозы —

и строй его, и правила, и нормы,

учуять — независимо от формы! —

основу и уток —

1227.