Когда мне было пять лет, в торговом центре продавалась мягкая игрушка, которую я хотела больше всего на свете и устраивала истерики, пока не получила ее. Ее звали Мино, и она была маленьким плюшевым котенком. Мино преданно делила со мной постель последние шестнадцать лет, а это гораздо больше времени, чем провел со мной любой из моих парней. Она была там же, где и я, но, думаю, ее любимой поездкой стало путешествие в Гималаи.

Там она нашла себя – между утками и яками, китайцами и тибетцами. Сначала Мино не знала, что делать на этих зеленых просторах, ярко-бирюзовых озерах и искрящихся горных вершинах. Поначалу для кошки, никогда не покидавшей современный, шумный Амстердам, там было холодновато. Но теперь Мино адаптировалась к путешествиям и приобрела богатый опыт ночевок в палатке в Иране, в спальном мешке в Непале, на лодке в Кашмире или в овечьей шкуре в Раджастане.

И вскоре мы снова отправимся в большой мир. “Осталось всего пять ночей”, – нежно мурлычет она в уши медсестрам. Пять ночей, прежде чем она снова вернется в мир.

Меня отпустили. Выписали из больницы на неопределенный срок. Передо мной лежит вожделенная справка о выписке. Я смотрю на нее, валяясь в постели. Моя последняя больничная ночь закончилась, началось последнее больничное утро. Последний пакет с химией сочится с высоты моего опекуна – стойки капельницы. Первые полгода, двадцать шесть недель, закончились. Я смотрю на капельницу со смешанными чувствами. Она молчит.

Никаких больше ночевок в С6, никаких больничных запахов и химической мочи. Больше никогда? Я все еще не готова произнести это вслух. Отныне будет лишь поддерживающая амбулаторная химия и облучение в больнице Роттердама.

Прощай, С6. Роттердам, жди меня. Будет ли Бас скучать по мне? Скучает ли он по тем, кто был здесь до меня? По скольким из нас он вообще скучает? Как много нас бродило по этим коридорам? Я выглядываю в открытую дверь в поисках другой себя, прячущейся под забавным париком, но вижу только стариков с прожитыми жизнями за плечами.

Прежде чем смыться, предстоит еще один визит в больницу – на сей раз в Роттердаме, где практикует доктор Н., мой новый радиолог. Специалист по лучевой терапии уже готов и ждет меня, вооруженный транспортирами, индикаторами и прочими измерительными штуками. В сравнении с прочими докторами, с которыми я сталкивалась за прошедшие полгода, доктор Н. – просто подарок богов. Он напоминает мне профессора Лакмуса из “Тинтина” и не боится обнадеживающе похлопать меня по плечу. Я мгновенно проникаюсь к нему теплотой.

Я сижу напротив него, чувствуя нерешительность. Доктор О. в Амстердаме не вселил в меня надежду.

– Я посмотрел ваши снимки и должен сказать, что это будет непростая задача.

– Ох.

– Опухоли находятся в труднодостижимой зоне, и это значит, что мы не сможем облучить их так, как нам бы хотелось.

– Ох.

– Я немногое могу сказать по этому поводу, но не хочу лишать вас мужества. В моей практике было несколько случаев подобного вида рака у детей. – Понятно, – мои руки начинают чесаться и потеть. Доктор Н. продолжает:

– Прежде чем вы уйдете, мы сделаем рентген, чтобы я мог правильно рассчитать дозу. После этого мы изготовим слепок с вашей груди, затем превратим его в некое подобие маски, которую вы будете надевать на время процедур. Таким образом, нам не нужно будет размечать ваше тело. Все отметки мы нанесем прямо на маску, и лучи будут проходить через нее.

– Как долго мне нужно будет облучаться?

– Не могу сказать наверняка, пока не готовы расчеты, – он делает лицо, будто измеряет всю Солнечную систему – вид у него такой, будто он в состоянии это сделать. Из-за этого я чувствую себя немного лучше, но и немного хуже.

– Почему это так сложно?

– Мы хотим уберечь ваши легкие, а это значит, что мы должны будем направить лучи со всех сторон. Не знаю, сможем ли мы достичь всех нужных мест.

– Уверена, вы справитесь, – в моем голосе больше оптимизма, чем я ощущаю. На лице доктора Н. – дружеская улыбка. Его голос спокойный и приятный. Сам он сдержанный и открытый. Итак, они существуют на самом деле – внимательные врачи.

– Так держать! Лечение начинается через две недели.

Мое правое легкое будет измочалено, печень жестоко повреждена, по пищеводу тоже пройдутся. Потому что радиация на самом деле не что иное, как уничтожение ненужных тканей наряду с нужными, встречающимися на пути. Во время каждого сеанса облучения мои клетки будут получать хорошую трепку, после чего попытаются восстановиться. Идея в том, чтобы раковые клетки сдались в этой борьбе, а здоровые выжили. По-видимому, мое тело будет справляться с этим самостоятельно. Мое чистое левое легкое какое-то время будет дышать за двоих, а печень начнет воспроизводить новые клетки, чтобы восстановиться.

Я благодарю доктора Н. за то, что был настроен так положительно. Через две недели начнется вечеринка с множеством новых неприятных побочных эффектов: повышенная утомляемость, пневмонии, сухая кожа, температура, кашель, затрудненное глотание. Выходя из кабинета врача, я чувствую себя маленькой девочкой – слишком далека она от молодой женщины двадцати двух лет, которая хотела бы прийти к соглашению с раком.

Через час я лежу на спине. Двое мужчин заняты изготовлением слепка с моей груди, орудуя гипсом, шпателями и кистями.

“Поначалу гипс может быть холодным”, – предупреждают они меня. Я должна лежать не шевелясь, поскольку гипс сохнет очень быстро. Моя грудь залита им вся, сверху торчит лысая голова, а вокруг снуют двое мужчин; я чувствую себя героиней научно-фантастического фильма.

Я в Ницце, дефилирую по набережной. Пью кофе с молоком и одновременно “Кир Рояль” и листаю липкое, захватанное туристами меню в поисках чего-то поинтереснее. В Ницце ничего не бывает слишком. Морские гады всех форм и размеров, тушеные и жаренные на гриле, экстравагантные напитки и десерты – мы заказываем все подряд.

Я открываю сумку, роясь в ней поисках солнцезащитных очков, и теряюсь. Что за бардак. Вооруженная огромным зонтом и пожизненным запасом крема от загара, я продираюсь сквозь роскошные загорелые тела, которыми устлан пляж Pampelonne.

Пэм радуется морскому бризу. Вот уж не думала, что этим летом смогу насладиться чувством свободы, на закате ведя машину по прибрежной дороге. А мужчины меж тем не стоят упоминаний в письмах домой. Ни один из них не похож на французского плейбоя, о котором я мечтала, большинство из них одинокие холостяки средних лет. Идеальное игровое поле для Дейзи с ее дразнящим выражением лица и любовью к украшениям. Лучше мне сегодня вечером побыть ею.

Не могу сказать, где заканчивается море и начинается небо. Солнце светит как безумное, и я хочу купаться в его лучах, но должна скрыться в тени прежде, чем сестра Поук отыщет меня и накажет. Я не удивилась бы, если б встретила ее здесь, присматривающую за мной. Скрытая за полями огромной шляпы и очками в стиле Джеки О., я намазываюсь очередным слоем солнцезащитного крема с фильтром SPF-30. Слишком мною, чтобы почувствовать солнце на коже. Счастливица Аннабель лежит позади меня, усердно работая над загаром. Свой загар этим летом я должна добывать из бутылочки. Повсеместно я вижу волшебные лосьоны и кремы, обещающие мне красивую естественную смуглость. Я перепробовала их все: пенки, которые надо наносить в резиновых перчатках (удивительный дефицит в онкологическом отделении), спреи, кремы, гели и лосьоны. Ни один из них не сделал со мной того, что солнце сделало с Аннабель.