И такие веселые, невпопад смеющиеся, они вышли на плиточный тротуар. Затем зашагали мимо японского центра, вверх по дорожке — к казематам Шевченковского. С неба палило августовское солнце, необыкновенно жаркое и яростное в это лето, облака боязливо промелькивали над Обью, отпрянув от синей громады тридцатидвухэтажного двурогого дома, увенчанного башенками из сверкающего стекла.

Навстречу шла японка, будто сошедшая с традиционных полотен. Черные волосы уложены в высокую, с торчащими спицами прическу, возвышавшуюся над продолговатым белым личиком. Кимоно до пят, розово-желтое. И только явно купленные на барахолке вьетнамки, ремешки которых опутали беленькие, совсем не замаранные пылью голые ступни этой девушки, да дешевая китайская сумочка через плечо (подделка под «Гуччи») выдавали в ней российского человека.

Она шла, семеня, не глядя на молодых людей. Юлька хотела сказать, как она отличается от них, грязных, в глине и пыли, и уже даже слегка вытянула руку, чтобы показать Андрею.

Но тут в промежность ударило. ЭТО вернулось со всей силой, мстя за минуты благодати, да так, что фактически отбросило Юльку на ограду центра, на забор, окаймлявший его огромную пустующую территорию, отведенную под будущий парк. Отбросило, едва не надев на острые пики. Девушка согнулась, ощущая позывы рвоты.

— Юлька!!!

«Японка» удалялась, мелькая кимоно. Андрей уже не смотрел на нее. Он поднимал повисшую на оградке Юльку, пытался удержать. Та слабо отпихивалась, и вот наконец случилось то, чего она боялась: ее внезапно вырвало, мощно, на свои ноги, на руки Андрея.

Противным, буро-желтым и густым.

Людей у полковника Заратустрова было мало. Очень мало. Но все они крайне быстро соображали. В структуре Спецуправления «Й» ФСБ России (произносилось, как «йот») до сих пор не было ни одного кадрового разведчика или бывшего чекиста, не считая самого полковника да нескольких кураторов региональных отделений — Уральского и Дальневосточного. Попадали в «Й» с улицы, но… после тщательного отбора.

По городам и весям России, щедро обсыпая афишные тумбы листопадом объявлений, колесили улыбчивые люди с вполне русскими фамилиями: Дорохов, Ярославцев, Рыбалко, Гришин, Воевода — или же совсем не русскими, но звучными: Джеббер, Бейлингорди, Ясон, Байсатенгизов, Броди. Они проводили самые разные мероприятия, которые обычно назывались семинарами. Они занимались психодрамой в спортивных залах, укладывали людей на маты, заставляя дышать особым образом, погружали в сон в залах кинотеатров или же сливали нагие тела в чистой и целомудренной Тантре. Они занимались трансперсональными, мистическими, гиперзвуковыми, спарринговыми, аситуационными, хронодисперсными и прочими тренингами, смехотерапией и дыхательной гимнастикой. Они много улыбались, охотно шутили, вокруг них после любого семинара трепетала радостно возбужденная толпа. Участники семинаров в обязательном порядке сдавали проворным спутникам заезжих богов символические, копеечные суммы оплаты и ксерокопии паспортов или свидетельств о рождении, на худой конец. Зачем? Да никто и не спрашивал.

А через несколько дней, когда очередной кудесник согласно газетным сообщениям уже покидал город, в квартире у одного-двух человек из сотни, если не тысячи бывших участников раздавался телефонный звонок. Или его встречали на входе в родной вуз. Или же особо недоверчивым звонили их лучшие друзья и немедленно приглашали на вечеринку с шашлыками по неизвестному адресу. А там уж составить разговор для профессионалов труда не представляло. Технику общения мастера Спецуправления «Й» знали в совершенстве. Отбирали не тех, кто умел быстро бегать или обладал зоркостью молодого орла. В Волгограде, например, вежливые люди нагрянули в дом девушки, прикованной к инвалидной коляске ДЦП. В Красноярске в автомобиль с грязными, а потому нечитаемыми номерными знаками сели две слепые от рождения сестры, трогательно держась за руки. В Екатеринбурге собеседником «йотовцев» стал молодой парень, безногий инвалид, контуженный в голову под Урус-Мартаном. Были и здоровые, совершенно классического вида «ботаники» или девушки со странным, нездешним взглядом, но таких обычно оказывалось меньше.

И все они обладали какой-нибудь, часто запредельной — поэтому скрываемой от окружающих! — способностью: кто-то видел сквозь стены, кто-то двигал предметы силой мысли, кто-то взглядом кипятил воду в стакане, а кто-то считал быстрее суперкомпьютера.

Им кратко рассказывали об истории службы «Й», созданной одним из бывших кремлевских генералов при старом и немощном президенте. Имя этого генерала помнили только заядлые читатели политических передовиц, а те, кто услышал в первый раз, так ничего и не понимали. Всем предлагалось поработать… нет, не на благо Родины, а, как было принято тут говорить, на благо «мирового позитива». Самых недоверчивых отвозили в некий дом в центре любого крупного города — Самары или Новосибирска, Киева или Иркутска — обязательно замшелый и запущенный. Золотые жуки аббревиатур, ползущие по черным вывескам, сообщали о расположении в домах организаций с диковинными, скучными названиями, будто позаимствованными у Ильфа и Петрова с их «Фортинбрасом при Умслопогасе». Но под осыпавшейся штукатуркой, за пахнущей мочой дверью обнаруживался зачастую хорошо отделанный коридор; затем лифт, бесшумно опускающий прибывших на глубину, явно бо «льшую, чем глубина метро; а потом они попадали в огромный зал, где на столах мерцали тонкие листочки мониторов суперсовременных машин, уютно пахло хорошим, свежезаваренным кофе, булочками, а иногда — табачным дымом дорогой сигары.

На одной из стен, как правило, всегда зеленели огромные жидкокристаллические экраны: карта страны и соответствующего региона. А на картах перемигивались, словно точки на звездном небе, светлячки — белые, красные и холодно-голубые огоньки. Голубых огоньков было всегда ощутимо больше, и они медленно перемещались по экранам-картам, а красные чаще всего сбивались кучками, в основном ближе к границам. Редко кому приходилось пояснять, что красные — это «наши», а голубые — наоборот. Обычно новички стояли, совершенно завороженные этой картиной, и уже в глубине их души созревал ответ: да, они согласны, они вольются в тайное сообщество йогов (магами своих тут не называли), получат, как книжные Джеймсы Бонды, несколько нулей к номеру, разрешающих выполнение чудес, пройдут спецподготовку. Ответ вызревал именно у карты. И за всю историю спецуправления «Й» только один новенький, круглоголовый, низенький и накачанный паренек ткнул пальцем в точку на карте, вначале не очень заметную, и негромко спросил утверждающим тоном:

— Главный центр, да?

Он показывал пальцем на увеличенный фрагмент территории Москвы, примерно между Васильевским спуском и зданием гостиницы «Россия». Стоящий за спиной паренька полковник Заратустров и худой полковник из Екатеринбурга переглянулись загадочно. Помолчав, Заратустров мягко ответил:

— Там — ГЛАВНЫЙ НАШ ЙОГ. А ты, сынок, как думал?

Больше этого круглоголового и лопоухого никто не видел. Только через пару дней вылетел с военного аэродрома спецборт в Москву, а еще через неделю родным лопоухого, уже обзвонившим все морги, курьер доставил официальную бумагу с гербом, в которой говорилось, что юноша зачислен в состав слушателей Президентской Академии кадрового резерва и, в силу технических причин, вынужден приступить к занятиям немедленно. Мол, проживает юноша в городе Москве, в режимном общежитии на полном пансионе, получает стипендию, размер которой мгновенно снимал у родных все тревоги, и по окончании Академии подлежит обязательному устройству на работу в органы госвласти.