В последний раз он видел ее в марте, на вечеринке в честь присуждения ей звания королевского адвоката, хотя едва успел обменяться с ней парой слов. Она была уроженкой Лондона — из Барнса, на несколько лет старше Дэниела и даже преподавала право в Ньюкасле. Ей нравилось производить на него впечатление, болтая на джорди. Ни о ком другом для защиты Себастьяна Дэниел даже не думал.

Одиночество почему-то мешало уснуть, и Дэниел сел за работу. Его практикант уже изучил записи с камер видеонаблюдения, которые предоставили защите в рамках раскрытия информации. Дэниел просмотрел их сам, чтобы убедиться, что ничего не упущено. Днем камеры в основном фиксировали происходящее на Копенгаген-стрит и Барнсбери-роуд, а в сторону парка разворачивались после семи вечера. Дэниел прокрутил запись до кадров с парком, но там не оказалось ни гуляющих в одиночестве детей, ни хоть чем-то подозрительных личностей.

Когда он закончил писать комментарии по защите Себастьяна, был уже второй час ночи, и только тогда он поднял крышку картонной коробки, собранной для него Минни. Там оказалось именно то, что он и ожидал: его школьные фотографии, снимки с пикников на пляже в Тайнмуте. Его медали из начальной школы и призы из старших классов, рисунки карандашом и акварелью, которые он дарил Минни в детстве, ее старая записная книжка.

Еще там была фотография в рамке, стоявшая раньше на каминной полке, — Минни с дочерью и мужем. Муж держал малышку на руках, а та пускала мыльные пузыри, зависшие перед маминым лицом. В детстве Дэниел обожал эту фотографию из-за того, какой молодой была на ней Минни. Почти стройная, с короткими темными волосами и широкой белоснежной улыбкой. Ему пришлось всмотреться в фотографию, чтобы найти ее черты, какими он их помнил.

На дне коробки Дэниел нащупал что-то еще, холодное и твердое. Он допил пиво и извлек загадочный предмет из картонного нутра.

Фарфоровая бабочка: сине-желтая расцветка показалась ему ярче, чем он ее помнил. Дешевая безделушка. Одно крылышко было надколото, но в остальном она была невредима. Дэниел сжал бабочку в ладони.

Он думал о том, как она собирала для него все эти вещи, о ее болезни и том, как болезнь отразилась на ней. Вот она просит медсестру помочь ей сесть на больничной койке, чтобы написать ему. Он почти видел, как она тихонько вздыхает, как блестят ее голубые глаза, когда она подписывает письмо: «Мама». Она уже знала тогда, что умирает. Она уже знала, что больше никогда его не увидит.

Дэниел попытался вспомнить, когда в последний раз говорил с ней. За все годы ни один день рождения, ни одно Рождество не прошли без ее открытки и звонка. На прошлое Рождество он ездил кататься на лыжах во Францию. Она оставила два сообщения на автоответчике и прислала открытку с вложенным чеком на двадцать фунтов. Как обычно, он удалил сообщения, порвал чек и кинул открытку в мусорное ведро. В этих действиях было столько злости, что сейчас в нем шевельнулось чувство вины.

Скорее всего, в последний раз он говорил с ней в апреле, на свой день рождения. Он спешил, иначе не снял бы трубку, не посмотрев на номер входящего звонка. Он поздно вернулся с работы и опаздывал на банкет.

— Это я, лапушка. — Ее фамильярность так никуда и не делась, будто они виделись на прошлой неделе. — Вот хотела поздравить тебя с днем рождения.

— Спасибо, — бросил он с дрожью в челюсти. — Я не могу сейчас говорить, я спешу на ужин.

— Понимаю. Хороший ресторан?

— Нет, это по работе.

— Понятно. А как работа? По-прежнему нравится?

— Послушай, сколько можно? — Он сорвался на крик. — Я не хочу с тобой разговаривать.

Она промолчала. Дэниел вспомнил, как ждал ответа, прежде чем повесить трубку. К тому времени она уже, наверное, знала про рак. Он нажал отбой, но потом думал о ней всю ночь, и у него сводило живот от гнева. Или от чувства вины?

У него в голове до сих пор звучала музыка с похорон. Он вспомнил обвиняющий тон Херриет, словно во всем была его вина, а Минни была безгрешна. Дэниел сомневался, что Минни рассказала сестре о том, как поступила. Херриет считала его неблагодарным, но на самом деле он был потерпевшим.

Дэниел поднял бабочку повыше, чтобы рассмотреть. Он помнил, как впервые стоял у Минни на кухне, тыча ей в лицо ножом, и ее твердый, бесстрашный взгляд. Именно это качество было первым, что ему в ней понравилось: бесстрашие.

Мысли Дэниела вернулись к Себастьяну. Было любопытно, что такого мальчик в нем увидел, почему именно его потребовал себе в адвокаты. Дэниел еще раз погладил бабочку большим пальцем и осторожно поставил на журнальный столик.

— Посмотри! — Дэниел помахал Минни со двора. — Я его кормлю!

Козел Гектор хрумкал протянутой ему морковкой. Дэниел жил у Минни уже почти год, испытывая непривычное спокойствие на слякотном дворе и захламленной кухне. Ему нравились его обязанности и животные, за которыми он ухаживал, хотя Гектор только недавно начал подпускать его к себе.

Минни постучала в окно:

— Осторожнее! Он коварный.

В маленькой школе Брамптона дела у Дэниела тоже наладились. Несколько раз его наказывали, заставляя переписывать строчки из учебника, и один раз выпороли[18]— за то, что он перевернул парту, — но у него была золотая медаль за успехи в английском и серебряная за математику. Минни разбиралась в математике и с удовольствием помогала ему с домашним заданием. Учительница, миловидная мисс Прингл, хорошо к нему относилась, и еще он играл в футбольной команде.

Минни снова забарабанила по стеклу:

— Береги пальцы!

Зазвонил телефон, и она исчезла.

Был май, и по высокой траве вокруг дома рассыпались лютики с маргаритками. С цветка на цветок бездумно порхали бабочки, и Денни наблюдал за ними, а морковка тем временем укорачивалась. Как только огрызок стал слишком коротким, мальчик отдернул руку, помня слова Минни. Гектор наклонил голову и прикончил морковку вместе с ботвой. Денни осторожно погладил теплую козлиную шерсть, убирая пальцы и делая шаг назад всякий раз, когда козел опускал рога.

— Потом я дам тебе еще одну, — сказал Денни.

Он научился ладить с Минни. По выходным они развлекались. Однажды, вернувшись с рынка, они построили в гостиной палатку из складного стола и нескольких простыней. Минни принесла свою шкатулку с украшениями для сокровищницы, и они вместе заползли внутрь, притворяясь богатыми бедуинами. На ужин она пожарила рыбные палочки, их они съели в палатке прямо руками, макая в кетчуп.

В другой раз они играли в пиратов, и она заставила Денни идти по доске с завязанными глазами — за доску сошла стоявшая в гостиной скамейка для ног. Ему нравился смех Минни, который всегда начинался с трех громких бумканий, переходивших в гогот и хихиканье, — и все это продолжалось несколько минут. Ему становилось смешно, даже когда он просто смотрел, как она смеется.