В дверь стучит управляющий, мистер Наварро. Глори еще в материнской спальне. Они не могут здесь оставаться, говорит мистер Наварро Виктору. Он слышал про облаву на заводе и не хочет, чтобы в комплексе жили нелегальные иммигранты. Виктор говорит, что его племянница Глори родилась здесь, в Одессе, в медицинском центре.

А ты? – говорит старик.

Виктор отвечает по-испански, Глори его не понимает. Здесь, в Техасе, втолковывала ей мать, испанский – это язык уборщиц и прислуги, а не её дочери, и дети, говорящие по-испански в школе, кончают за решеткой, а то и похуже. Тем не менее Глори понимает суть, если не содержание речи Виктора. Он, как и племянница, тоже американец, говорит он управляющему. Он заработал гражданство, отслужив два срока во Вьетнаме, cabron[14].

Минут через пять дядя стучится в спальню и говорит, что намерен найти им другое жилье, получше. Так что собирайся, Глори.

Собрать пожитки им недолго. Четыре года назад Глори и Альма вошли в меблированную квартиру с тремя чемоданами и ящиком кухонной утвари. Сейчас Глори складывает свою одежду в один чемодан, вещи Альмы – в другой. В третий – покрывало матери, белье с постели, подушки и свой нож. Есть еще деревянный ящичек из-под сигар, пахнущий кедровой сосной, в нем семейные фотографии с родины, из Оахаки. Где песок на берегу, белый, как соль, говорит Тио, а рыба луциан нежная, как масло. Ящичек Глори кладет в чемодан матери, между джинсами и её любимой блузкой.

На кухне она открывает шкафчик рядом с плитой. В ящик из-под молока отправляется кастрюля Альмы, столовые ложки и кофейные чашки, щербатые тарелки, найденные ими в церковной лавке, и большая деревянная ложка, которую Альма привезла с собой из Мексики восемнадцать лет назад. Ею мешали бобы и жаркое, когда Альма делила однокомнатную квартиру с шестью другими женщинами, посылавшими деньги домой. Когда Глори была маленькой, эта ложка прохаживалась по её заду, а когда ей было десять лет, Альма швырнула ее через всю кухню и велела Глори больше никогда не спрашивать об отце, которого она не знала. Ну, а где он? спросила Глори. Pues quе́n sabe?[15] Может, в Калифорнии, а может, умер. Ya mí quе́ me importa?[16]

А через несколько лет, когда Глори стала выше и сильнее матери, и мать заподозрила, что она прогуливает школу, Альма показала ложкой на голову Глори и попросила Виктора перевести, что она просит дочь взяться за ум, данный ей Богом, и заняться в жизни чем-то еще, кроме кражи пива в винном магазине Пинки и болтания возле бизоньей лужи. Из-за этой старой деревянной ложки Глори и садится в слезах за кухонный столик и, поджав по-турецки ноги, трет яркие красные шрамы на ступнях, думая, сколько времени уйдет у Альмы, чтобы скопить денег, набраться храбрости и дождаться подходящего случая, чтобы пересечь реку.

* * *

Мотель «Джеронимо» построен дугой, в нем тридцать шесть комнат, и стоит он на пересечении улиц Перл и Петролеум, меньше чем в миле от нефтеперегонного завода. В жаркую ночь, когда жильцы выбивают пробки, включив кондиционер одновременно с плиткой и телевизором, они выходят из комнат и, облокотясь на железные перила, смотрят на оранжево-синие факелы над трубами. Тут ненамного прохладнее, но бывает ветерок в их сторону.

Виктор ставит свой длинный белый «Эль камино» (он называет его «El Tiburо́n» – Акула) недалеко от бассейна. Вот, можешь плавать здесь целый день, говорит он племяннице, которая прижалась щекой к теплому стеклу пассажирской двери. Одиннадцатый час, и стоянка уже забита дизельными грузовиками, пикапами, седанами, универсалами. По ту сторону бассейна два стояночных места занял дом на колесах, желтый огонек над дверью зыбко отражается в воде. В бассейне плывет женщина, от её головы и рук расходятся мелкие волны. На середине она переворачивается на спину и продолжает плыть по инерции; верхняя часть тела высовывается над водой, желтые волосы извиваются около лица, как угри. На ней обрезанные джинсы и футболка, толстые руки и ноги белеют в темноте, как акульи зубы.

Виктор помог внести вещи на второй этаж и отдает Глори ключ с пластиковым брелком в форме Техаса. Самое лучшее здесь то, что мотель дешев и у Глори своя комната. В мотеле «Дикси» на шоссе Эндрюс комнаты вдвое дороже. Он взял ей номер 15. Это не просто так, говорит он, – осенью тебе стукнет пятнадцать. Этот год пройдет, милая, и скоро тебе станет легче. Это не твоя жизнь.

Номер 15 пропах сигаретами и жареным, но на ковре свежие следы от пылесоса, и в ванной лимонный запах чистящего средства. На длинном низком коричневом комоде стоит телевизор, на двуспальной кровати полиэстеровое покрывало морковного цвета. Виктор пошел искать автомат с кока-колой, а Глори тем временем перестилает кровать. Стелет белье Альмы с цветочной отдушкой и покрывало, купленное матерью прошлой осенью, на заработок от нескольких сверхурочных смен. Оно украшено техасскими люпинами, любимым цветами Альмы, хотя она никогда их не видела живьем. Прошлой осенью Виктор пообещал Альме и Глори свозить их в апреле в район холмов, чтобы Альма сфотографировала дочь на поле лиловых цветов, вставила снимок в рамку и повесила на стену, как делают все родители в великом штате Техас. Спасибо, сказала Глори дяде, но я лучше посижу дома, почитаю «Алую букву». Видишь, какая она неблагодарная, сказала Альма, и они смотрели друг на дружку, пока Глори не отвела взгляд. А сейчас июнь, думает Глори. Мы опоздали.

Приходит Виктор с бутылкой холодного «Доктора Пеппера» и обещает принести ей утром пончик перед отъездом на работу. Он выходит на площадку, которая тянется по всей длине здания, а Глори закрывает дверь и накидывает латунную цепочку. Между их комнатами тоже дверь, но он говорит, что она только на крайний случай. А так он будет стучать в эту входную, как всякий другой. Глори почти всю жизнь мечтала о собственной комнате, о собственной двери с замком, и, несмотря на то страшное, что привело их сюда, мерцает в душе искорка удовольствия.

Через щель в занавесках падает на ковер узкий прямоугольник солнечного света, и в луче плавают пылинки. Она сдвигает занавески, и свет исчезает. Окно едва ли больше коробки от пиццы, в него не пролезть даже мелкому мужчине. Но Глори все равно проверяет запор на окне и палку, вставленную кем-то между верхней и нижней створками. Желтоволосая женщина вылезла из бассейна. Она сидит в шезлонге с сигаретой, голова обмотана полотенцем, мокрая одежда облепила её крупное тело. В других комнатах темно, мотель «Джеронимо» спокоен и тих.

Хозяин не терпит здесь глупостей, сказал Виктор, когда они въезжали на стоянку и она удивленно смотрела на ряды грузовых машин. Сдает только рабочим и семьям. Ты тут в безопасности – он протянул было руку, чтобы потрепать ее по плечу, но до плеча не донес, – всё будет хорошо.

Может быть, он прав, но, забравшись в постель, Глори лезет рукой под подушку и проводит пальцами по спрятанному ножу. Если кто-то полезет в дверь или в окно – она готова. Раз, другой, третий она проводит пальцами по гладкой стали ножа и кожаной рукоятке. Все еще держа его в руке, мысленно повторяя движения – взять, нажать кнопку, встряхнуть, чтобы лезвие встало на место, – она засыпает.