– Да, – ответил он. – Конечно.

– Видишь ли… – Она молчала, словно собираясь с мыслями, и Константинов не мог понять, игра это или она действительно решалась. – Понимаешь, я не уверена, что Гарин ее отец.

Константинов ожидал какого-то стремительного поворота событий, но к этому оказался не готов.

– А… кто же тогда?

Еще одна пауза, звучавшая не хуже самого высокого «си».

– Думаю, что ты.

Константинов опешил. Он медленно сел на кровати и, почему-то почувствовав странный приступ стыдливости, прикрылся скомканной простыней.

– Постой… Зачем ты это сказала?

Ирина пожала плечами.

– Подожди. Ты ведь знаешь, что я тебя люблю… Тебя и… твою дочь. Просто потому, что она – твоя, мне этого достаточно. Если ты хочешь таким образом как-то… – он внезапно не смог найти нужных слов. – Что это как-то… Ну, изменит мое отношение… Я, в общем…

Он взъерошил волосы в тщетной надежде, что от этого в голове появятся удачные мысли.

– Понимаешь… Это ведь очень серьезно… Мы с тобой уже немолодые… – он вовремя осекся. – Взрослые люди, и ты понимаешь…

«Черт возьми, да я сам не понимаю, что хочу сказать!» – разозлился он.

– Короче, если это правда, то это многое меняет. А если нет… Тогда это тоже многое меняет, – в его голосе прозвучала угроза. Владимир считал, что подобными вещами шутить не стоит.

– Я же сказала, что не знаю, – произнесла Ирина.

Она говорила, не повышая голоса, и Константинова это немного охладило.

– Как это можно не знать? – с подозрением спросил он.

– Очень просто. У женщины созревает фолликул, из него появляется яйцеклетка, чаще всего одна. Если две, то это уже двойня. У меня была одна. Так вот, яйцеклетку оплодотворяет один сперматозоид. Если бы он был подписан, то никаких проблем с определением отцовства не возникало бы…

– Ты хочешь сказать, что спала с обоими сразу?

Он подался вперед. Руки комкали простыню.

– Со мной и… с ним?

Ирина покачала головой. В этом движении было что-то пренебрежительное.

– Ты ушел так неожиданно. Появился Гарин. Молодой, красивый, высокий… Блестящий. Понимаешь? Он помог мне пережить все это. Он меня утешил.

– То есть я ушел утром, а уже вечером он тебя вовсю… утешал?

– Ты хочешь знать подробности?

– Да, не мешало бы!

– Подробности того, что было одиннадцать лет назад?

– Очень хочу. Поверь мне, очень. – Константинов чувствовал, что он закипает. Еще немного, и пар полетит в свисток.

– Одиннадцать лет назад?

– Да какая разница?

Ирина показала на часы, висевшие на стене.

– Полный круг – это двенадцать часов. Двенадцать часов назад я была дома. Тебя это почему-то не волнует. Тебе не терпится узнать, что было одиннадцать лет назад. Нет… – она покачала головой. – Видимо, ты был не готов это услышать.

И она стала одеваться. Подтянула бретельку на круглое белое плечо, поправила шелковые трусики, встряхнула волосами… И грустно улыбнулась.

– Ты не понял самого главного. Быть может, это – твоя дочь.

– И что я теперь должен делать? Радоваться, что у меня есть взрослая дочь? А почему ты раньше этого не сказала?

– Я поняла, что беременна, только на третьем месяце. Мы с Гариным собирались пожениться… А ты? Ты ведь сам ушел, вспомни. Разве я могла на тебя положиться?

Константинов почувствовал, что весь его гнев, как пар, стремительно выходит в тот самый пресловутый свисток.

– Ну… Я бы…

– Ты бы мне не поверил. Подумал бы, что я просто хочу тебя вернуть. И я хотела тебя вернуть… Но не таким способом.

Он поворчал, но был вынужден согласиться.

– Ну да… Ты права. И что же теперь делать?

Ирина молча пожала плечами. «Ты же мужчина, ты всегда должен знать, что делать», – говорили ее глаза.

Невинная фраза, крючок, на который попадаются все мужчины. На самом деле только она знала, что теперь делать.

– Я ведь не успокоюсь. Существует эта… как ее? Генная экспертиза…

– И что это изменит? Ты же говоришь, что и так любишь Ксюшу?

– Ну, если я – отец, тогда пошел твой Гарин ко всем чертям! Это же моя дочь!

– Он ее воспитывал. Десять лет. Они привыкли друг к другу. Экспертиза ничего не изменит.

– Хм… Гарин… – Константинов не заметил, как принялся грызть край простыни. – Гарин…

– И потом… Если ты решишься на экспертизу, то должен быть готов к любому ответу.

– А какой там ответ? «Да» или «нет». Пятьдесят на пятьдесят.

Ирина подошла и ласково вытащила край простыни у него изо рта.

– Кто тебе сказал, что пятьдесят на пятьдесят? Нет, твои шансы на отцовство… примерно один из десяти. – Она мягко улыбнулась.

Владимир застыл. Он не знал, что и подумать. «Она… шутит или нет?»

Видимо, его мимика была настолько красноречива, что Ирина рассмеялась.

– Дурачок, – сказала она и погладила его по щеке. – Ты один, понял?

– Угу, – ответил Константинов и откинул простыню. – А ну-ка раздевайся!

Он схватил ее за плечи и повалил на кровать.

– Чертова дура! Ты – чертова дура!!! – говорил он, стягивая с нее трусики.

А Ирина смеялась до слез и не могла остановиться.

Он перевернул ее на живот, дважды шлепнул по несколько расплывшимся ягодицам, но на это последовал только новый взрыв смеха, еще более громкий.

Он долго возился с застежкой лифчика. Владимир каждый раз недоумевал: неужели на свете есть хоть один мужчина, способный справиться с этой проклятой застежкой легко и непринужденно?

Скорее всего, это бывает только в кино, и то наверняка в кадре мужские руки дублируют женщины-каскадеры.

Наконец ему удалось расстегнуть и сорвать с нее лифчик.

Он снова перевернул Ирину на спину.

– Я тебе сейчас покажу!!! – сказал он, сделав зверское лицо.

Она, по-прежнему смеясь, обняла его плечи.

Владимир покрывал ее тело поцелуями. Он оторвался только на мгновение – прохрипеть в запале: «Я тебя люблю!»

А все остальное: «И какое мне дело до того, что было одиннадцать лет назад?!» – сказал уже про себя. На это не стоило тратить времени.

Константинов ухватился за выступающий короб воздухозаборника и свесился с крыши.

В том вагоне, по которому он лез, ни Ксюши, ни Гарина не было. Из этого еще не следовало, что они в нем не ехали; они могли так же, как все, бежать по тоннелю, но что-то подсказывало Владимиру, что это не так.