Черт-пограничник смущенно зашаркал копытом.

— Что-то непонятно? — спросил Вельзевул, но прозвучало это скорее как предупреждение, чем как вопрос — прием, прекрасно знакомый всем учителям.

— Ну, — начал злосчастный «отскребала», который прекрасно понимал, что каждое его следующее слово может стать последним.

— Что «ну»? — рявкнул Вельзевул, окончательно теряя терпение.

Ему очень хотелось успеть на концерт до того, как выйдет Муссолини со своим знаменитым пародийным номером.

— Ну, эти двое, они какие-то странные.

— Странные?

— Тот, который смахивает на собаку, просто сидит и воняет. А другой, мелкий такой, он вообще на человека не похож — у него башка все время крутится как волчок, а сам дрожит как студень перед глазами. Такое по телику, бывает, кажут.

Едва Вельзевул перевел эту бредятину с цветистого жаргона «отскребалы» на внятный язык, он отшвырнул пограничников в сторону и вперил свой взгляд в маленькое окошечко камеры номер девять.

Отрыжка сидел на скамейке, пуская слюни, а ВЕНИК парил над ним, повторяя беспрестанно одну и ту же фразу, которая зациклилась при взрыве в его электронных схемах:

— Стопроцентное неразбавленное добро, — жужжал он. — Стопроцентное неразбавленное добро.

Вельзевул облизал клыки. Весь его план провалился. Если об этом проведает Петр, то у него, Вельзевула, будут большие неприятности. Демон нашарил в кармане мобильник и, найдя, нажал на кнопку вызова. Святой Петр снял трубку после третьего звонка.

— Oye, amigo! Que pasa?[6]

— Чего тебе, Веля? Говори быстрее, у меня дел полно.

Вельзевул бешено посмотрел по сторонам, ища, кого бы испарить разрядом вил, но предусмотрительный «отскребала» за это время успел покинуть пределы досягаемости.

— Неужели нельзя просто поболтать по-дружески?

— Поболтать по-дружески можно с другом. А тебя никто не может назвать своим другом, если не считать, конечно, тебя самого, но тому, кто имеет такого друга, не позавидуешь.

Морду Вельзевула прямо-таки перекосило от бешенства, но усилием воли он заставил себя продолжить беседу в прежнем непринужденном тоне.

— За что ты меня обижаешь, caro Pietro?[7]И это после всего, что я для тебя сделал!

— Веля, почему ты все время переходишь с одного языка на другой? У вас, чертей, это, что ли, теперь модно? Звучит просто отвратительно... Голливуд какой-то. И свидетельствует, если хочешь знать мое мнение, о внутренней неуверенности в себе.

«Ох, доберусь я еще до тебя в один прекрасный день, швейцар Царя Небесного!» — подумал про себя Вельзевул, а вслух сказал:

— Послушай, Петр. Помнишь ту ирландскую девчонку?

— Помню, ну и что?

— Она не появлялась у вас там, за Жемчужными вратами?

— А что, твой Душелов вернулся с пустыми руками?

— О чем ты таком говоришь? Я оскорблен до самого сердца твоими подозрениями!

— Хм, — хмыкнул скептически Петр.

— Так ты видел ее?

Повисло долгое молчание. Петр терзался муками совести: ведь святым не полагается лгать никому — даже демонам.

— Нет, — выдохнул он вдруг. — Здесь ее пока не видели.

Вельзевул довольно оскалился:

— Ну что ж, надеюсь, она определит свою участь сама, без всякой помощи с нашей стороны.

— Я тоже в этом уверен, — буркнул Петр и отключил телефон.

Демон запрыгал от радости. Игра продолжается. Он подскочил к вмонтированному в стену аппарату внутренней связи.

— Диспетчерская? — сказал он в трубку.

— Диспетчерская слушает, — ответил ему голос известной актрисы, обладательницы «Оскара».

Надо сказать, что обладателей «Оскара» здесь было хоть пруд пруди, поскольку эта категория людей расставалась со своими душами так же непринужденно, как и компьютерщики.

— Говорит Второй.

Вельзевул ненавидел свой позывной. Почему Хозяин требовал, чтобы он всегда использовал именно его? Похоже, ему просто хотелось, чтобы над его замом потешалась вся Преисподняя.

— Я вас слушаю, Второй.

Вельзевул не мог понять, послышалось ему при этом сдавленное хихиканье или нет.

— Прикажите Миюши явиться к камерам предварительного задержания.

— Так точно, сэр. Все будет исполнено, сэр.

— Да, и скажите ему, чтобы взял с собой ящик с инструментами.

Мэг оказалась права — за прошедшие годы охрана была существенно усилена. Весь стадион по периметру огородили металлической сеткой, и пройти внутрь можно было только через пост охранника или через ворота. Камеры слежения с тихим жужжанием вращались на верхушках бетонных столбов.

— Я же тебе говорила, — процедила Мэг сквозь зубы в неподражаемой манере, которой блестяще владеет большинство подростков.

Лоури решил, что самое время закурить сигару.

— Ну что ж, один раз и ты можешь оказаться права. И что мы теперь с этим будем делать?

— Повторим номер с Десси. Пошарим слегка в мозгах у охраны, затем скажем «Симсим, откройся!» — и дело в шляпе!

Лоури глубоко затянулся сигарой. Алый уголек на ее конце осветил кровавым светом его лицо.

— Нет. Так не пойдет.

Мэг насупила покрытый призрачными веснушками лобик:

— Не пойдет? А почему? Слишком просто, что ли? Может быть, ты и здешнего сторожа хочешь поцеловать?

— Я должен забраться туда, — объяснил Лоури. — Если не будет риска, то теряется весь смысл.

— Не знаю, что в таком случае сделается с моей аурой. Мои проблемы с того и начались, что я забралась, куда не следовало.

— Сейчас узнаешь! Вперед!

Мэг не успела даже возразить, как Лоури уже заковылял через дорогу к стадиону Огонек его сигары вихлял в ночи, словно пьяный светлячок. Они шли вдоль ограды, пока не вошли в неосвещенную зону, ограниченную с другой стороны рядом двухэтажных домов.

— Вот здесь, — хрипло прошептал Лоури, держась рукой за сердце.

— Видишь, что с тобой эти сигары делают.

Старик швырнул окурок сигары в грязь, затоптав его каблуком своей новенькой туфли.

— Ты права. Не стоит ускорять... процесс.

— Так, значит, здесь ты и застрял? Пятьдесят лет тому назад...

— Больше.

Снизу ограда казалась высоченной, как Джомолунгма, и практически непреодолимой. Но если даже умудришься каким-то образом взобраться на нее, на вершине тебя поджидает камера слежения, готовая увековечить твою физиономию на пленке.