появились кровавокрасные шипы. В остальном она почти не изменилась. Она все еще та же Катя.

– Я и не думала, что увижу тебя снова, – говорит она.

– Я приехал продать дом. Мама переехала в «Сосны».

– Тяжело.

– Да. Сегодня вечером придет риелтор.

Некоторое время они стоят молча.

– У меня был приятель, который попал в «Сосны» уже в пятьдесят, – говорит Катя. – Все из-за бухла. Кажется, его называют казачьей болезнью.

Юэль не собирается поправлять Катю. Не хочет ввязываться в дискуссию, которая напомнит ему подробности синдрома Корсакова. Тем более здесь, в алкомаркете. Особая форма деменции, которая почти всегда связана с продолжительным алкоголизмом. Юэль нашел ссылку на страницу в «Википедии», когда пытался разобраться, что же такое деменция.

– В любом случае, рад встрече.

Он берет с полки вино.

– Ты сейчас выглядишь свежее, чем в последний раз, – говорит Катя.

Сначала Юэлю кажется, что она шутит. Но в последний раз они виделись, когда он приезжал домой на мамино шестидесятипятилетие. Тогда он побрился налысо и по всему телу была сыпь. Весил он еще меньше, чем в старших классах школы. Увидев его, мама расплакалась. Юэль пообещал себе ничего не употреблять, пока он дома, но не успели отпраздновать мамин день рождения, как он уже стоял перед Катиной дверью.

– Ты перестал развлекаться? – интересуется она.

И Юэль совершенно точно знает, что она имеет в виду под словом «развлекаться».

– Да, – отвечает он, двигаясь к кассам.

– Жаль, – говорит она и идет за ним, беря по пути пару бутылок джина.

Выйдя на улицу, они закуривают.

Катя засовывает руку в карман джинсов, достает мятую купюру и отдает ее попрошайке. Потом показывает на боковую улицу, где раньше был ее музыкальный магазин:

– Там теперь сыроедческое кафе. Только этого миру и не хватало, а? – Она со злостью затягивается. – Хотя понятно. А с учетом того, что теперь крутят по радио, я рада, что мне не приходится продавать это дерьмо.

Юэль вынужден улыбнуться:

– Ты еще в девяностые ненавидела все, что ставили на радио.

– Сейчас стало еще хуже, – фыркает Катя.

– Хуже, чем «Rednex»?

Катя усмехается в ответ. Прижимает фильтр ногтем большого пальца, так что пепел падает на тротуар.

– Даже хуже, чем эта жуткая «I will always love you», – говорит она.

Юэль понимает, что смеется.

Однако внезапно Катя делается серьезной:

– Тогда по меньшей мере был выбор. Было то, что слушали вы с Ниной. А сейчас какие у детей варианты?

Она корчит гримасу. Юэль не сомневается, что в мире полно замечательной новой музыки, но ему о ней ничего не известно. Он завел аккаунт на стриминговой платформе и был настолько поражен многообразием выбора, что не знал, с чего начать.

На некоторое время они замолкают. Юль бросает наполовину выкуренную сигарету на землю и давит ее подошвой. Перекладывает коробку с вином из одной руки в другую:

– Было приятно повидаться. Мне пора.

– Дай мне телефон. А я дам тебе свой новый номер.

Юэль не может отказать. Потом он его удалит. Катя выхватывает его телефон, делает селфи, выдыхая круги дыма на экран. Усмехается и внимательно вбивает цифры.

– Вот. – Она возвращает телефон. – На случай, если вдруг передумаешь.

Юэль смотрит женщине вслед, пока она спускается с холма со звенящими в пакете бутылками.

Большой палец завис над «УДАЛИТЬ КОНТАКТ». Но вместо того, чтобы нажать, Юэль ставит на телефон блок. Убирает его в карман.

На случай, если вдруг передумаешь.

«Сосны»

Время обеда подходит к концу. Зал почти пуст. Виборг все еще ест, накалывая крошечные кусочки на вилку. Жует она только передними зубами. Рита в бешенстве таращится на нее. Ну давай же, думает она. Давай быстрее, чтобы я успела покурить. Виборг обстоятельно выковыривает кусочек картошки из тестообразного картофельного салата. Делит его на две части. Рите хочется старуху задушить.

Вера пытается заставить Дагмар что-нибудь съесть. Держит ложку перед крепко сжатыми губами. Дагмар злобно бурчит. Нет, я знаю, говорит Вера. Сейчас кругом твердят, что соль вредна, но можно же сделать так, чтобы у еды был хоть какой-то вкус. Попробуй вот это.

Моника и Анна сидят на другом конце длинного стола, перед ними стоит коробка с мелками. Анна рисует принцессу с длинными желтыми волосами, которая машет рукой с башни. Розовый лист бумаги Моники все еще пуст. Это будет табличка на дверь ее квартиры. Она судорожно держит синий мелок. Рука дрожит. Анна то и дело поглядывает на нее и подбадривающе улыбается.

Лиллемур поет у себя в квартире. Дверь открыта, и ее пронзительный голос отдается эхом в коридоре отделения Г. Осанна сыну Давидову! Благословен Грядущий во имя Господне! Она бродит среди ангелов. Кончиками пальцев поглаживает их пухлые щеки. Тут и там краска стерлась от частых прикосновений. Лиллемур думает об ангеле, который здесь появился и теперь за всеми присматривает. Его привлекли ее молитвы и хвалебные песни. Осанна Сыну Давидову! Благословен Грядущий во имя Господне!

В зале Рита слушает песню. Она кажется знакомой еще с тех времен, когда ее сыновья ходили на детские занятия в церковь Люкке. Мелодия приносит с собой запахи стеариновых свечей и деревянных скамеек.

Петрус просыпается в инвалидной коляске перед телевизором в комнате отдыха. Злобно осматривается, но там никого нет. Заткнись! – кричит он. Заткнись, дьявольское отродье!

Моника подносит мелок к листу бумаги. Буквы выходят крупные, неровные. Рука двигается все быстрее. Она торопится. Анна смотрит на нее. Потом на лист бумаги. Пытается разобрать, что там написано. Ты делаешь неправильно, говорит она. Надо написать свое имя.

Лиллемур закрывает глаза. Наполняется светом Господним, который превращает ее голосовые связки в золотую трубу. Осанна в вышних, осанна, осанна!

Внезапно Дагмар улыбается. Открывает рот и сжимает ложку морщинистыми губами. Причмокивает и чавкает. Молодец, Дагмар, говорит Вера. Тебе надо есть. Дагмар беззвучно смеется и снова выплевывает еду. Она стекает в карман слюнявчика. Виборг отводит взгляд и откладывает столовые приборы. Извините, но я не могу больше есть, говорит она тонким голоском. Рита резко встает и забирает ее тарелку. Она собирается выйти покурить. Смех Дагмар переходит в кашель. Она слишком слаба, чтобы как следует откашляться, поэтому звук больше похож на громкий стон.

Лиллемур запевает псалом по второму кругу, на этот раз еще громче. Петрус как раз собирается снова закричать, и телевизор в этот момент потрескивает. Изображение искажается, превращается в черно-белую клетчатую сетку. Ему кажется, он видит обнаженную женщину, которая улыбается ему. Он забывает о песне.

Подается вперед