– А где доктор Эргант? – только и спросил он, не определив в подписи заведующего отделением фальшивки.

– На утреннем обходе, – не растерялся Миро.

Больше вопросов у больничной охраны не нашлось. Тито выкатил меня на улицу и по узкому пандусу спустил тележку с крыльца.

– Быстрее! – прошипел Рамон и махнул рукой очередному фальшивому полицейскому у припаркованного на выезде со двора броневика. Тот немедленно подскочил к боковой дверце и распахнул ее настежь.

Порыв ветра сорвал простыню, но Тито не обратил на это никакого внимания и ускорился, изо всех сил толкая каталку к самоходному экипажу. Мелькнули огороженный высоким забором двор и мрачная громада основного здания психиатрической лечебницы, а потом Миро подхватил меня под мышки и втащил в кузов. Тито запрыгнул следом, и броневик под резкие хлопки порохового движка тронулся с места, быстро набрал скорость и выехал со двора психиатрической клиники.

Миг-другой, и мы покатили прочь по затянутому утренним туманом городу.

– Фух! – шумно выдохнул тогда Рамон и расстегнул жесткий воротничок мундира. – Лео, дружище, это не мое дело, но как тебя угораздило угодить в «Готлиб Бакхарт»? Проблемы с головой?

– Простое недоразумение, – не стал откровенничать я. – Я все улажу.

– Нисколько не сомневаюсь, – рассмеялся мой бывший напарник. – Куда тебя везти?

– А куда меня можно везти в таком виде? – ответил я, без сил разваливаясь на боковой скамье.

Рамон брезгливо скривился и признал:

– Да, пахнет от тебя не слишком хорошо.

– Ты сама тактичность.

– Поверь, Лео, я действительно очень тактичен. Видел бы ты себя со стороны!

Я только вздохнул.

– Вези меня к себе в контору. И узнай, где сейчас живет Альберт Брандт.

– Что насчет пятидесяти тысяч?

– Заплачу, как только встречусь с поверенным.

– Скажи, Лео, то решение суда было настоящим? – спросил вдруг Рамон. – Моран имеет к этому какое-то отношение? Стоит мне озаботиться поиском алиби?

– Забудь, – отмахнулся я. – Моран здесь ни при чем.

– «Готлиб Бакхарт»! – покачал головой крепыш. – Подумать только!

Я ничего не ответил. Броневик шел по заасфальтированной дороге мягко-мягко, и меня укачало. Но глаза не слипались, просто мутило. Когда колеса затряслись на брусчатке, а потом начали проваливаться в выбоины переулков фабричной окраины, стало легче, но и так вывернуло наизнанку, только выбрался из кузова на задний двор конторы Миро.

– Пить! – прохрипел я, выпрямляясь.

– Держи, – протянул Рамон мне пузатую фляжку.

Я надолго присосался к ней, остатки воды вылил себе на голову.

– Брр! – поежился из-за утренней прохладцы. – Как-то холодно для сентября!

– Лео, – как-то странно глянул на меня Рамон, забирая фляжку, – конец октября на дворе.

– Драть! – непроизвольно ввернул я любимое словечко вымышленного друга и попросил: – Согреешь пару ведер воды?

– Любой каприз за твои деньги! – усмехнулся крепыш и спросил: – Ты хорошо знаешь парня, которого прислал ко мне?

– К тебе кто-то приходил? – удивился я. – Это была не телеграмма?

– Нет, не телеграмма. Так ты его знаешь?

– Нет. А что?

– Мне он не понравился. Из благородных. От таких жди беды.

– Плохо, – пробормотал я. – Я должен ему услугу.

– Не хочу ничего знать, – отмахнулся мой бывший напарник и ушел греть воду, а я заполз на нижнюю ступеньку крыльца. Было холодно, но свежий воздух прочистил голову и прогнал тошноту. Стало легче.

Черт, да я словно второй раз родился!

Воду пришлось ждать чуть меньше четверти часа, и хоть за это время я изрядно озяб, но все же без колебаний стянул с себя больничную робу и с отвращением выкинул ее в кучу мусора. А потом, несмотря на бурые отметины свежих синяков, принялся остервенело тереть себя куском грубого мыла. Рамон поливал меня теплой водой.

– Здорово тебя отметелили. И худой, смотреть больно, – отметил он, когда я вытерся колючим полотенцем и надел застиранные до серости штаны и рубаху, слишком короткие для меня. – Есть хочешь?

– Нет. Водка есть?

– Только ром.

– Давай. И принеси два стакана.

– Я ром не пью.

– Тебе и не придется. Узнай, где живет Брандт.

Рамон помог мне подняться на крыльцо и провел в дом. Там он выставил на стол пузатую бутылку из темного стекла, потом принес два граненых стакана, а сам отправился наводить справки о поэте.

– Если что-то понадобится, проси у Тито, – предупредил он напоследок.

– Хорошо, – кивнул я, тяжело навалившись на рукомойник.

Посмотреться в зеркало над рукомойником я решился далеко не сразу, а когда переборол нерешительность и взглянул на отражение, то без всякого удивления встретил взгляд водянисто-прозрачных глаз. Не бесцветно-серых, как прежде, а просто-напросто стеклянных.

Профессор хорошо надо мной поработал. Даже слишком. Стоило удавить его, пока была такая возможность.

Я щелкнул выключателем, и комната погрузилась в полумрак, тогда немного отступила головная боль. Ноги безумно болели и едва двигались, я тяжело опустился на стул, наполнил из литровой бутылки граненый стакан и приложился к нему, глоток за глотком вливая в себя ром. Удержать в себе крепкий резкий алкогольный напиток удалось не без труда, но усилия того стоили. Очень быстро отступило напряжение, боль в избитом теле стихла, голову затянул мягкий туман.

Следующий глоток я сделал уже без всякого отвращения и не развалился даже, а растекся за столом. Затем до краев наполнил второй стакан, и сразу из дальнего угла погруженной в полумрак комнаты выдвинулась массивная фигура, с ног до головы закутанная в длинный просторный плащ. Лицо пришельца скрывала сгустившаяся под глубоким капюшоном тень, лишь двумя жгучими точками там горели светящиеся глаза.

Узловатые пальцы облапили стакан, и стекло жалобно скрипнуло под натиском изогнутых когтей. А потом чудовище влило в себя ром и звонко хлопнуло стеклянным донцем о столешницу.

– Драть, хорошо! – выдохнул мой вымышленный друг и сграбастал со стола бутылку. – Ну, малыш, за встречу!

1

Люди меняются. Сначала взрослеют, потом стареют. Попутно толстеют, худеют, седеют и лысеют. Обычное дело.

Но нормальны подобные метаморфозы лишь для нормальных людей.

Вымышленные друзья не меняются, они на такое просто неспособны. Вымышленный друг существует исключительно в вашей голове, он плод излишне живого воображения, и не более того. Изменения происходят не с ним. Изменения происходят с вашим сознанием.