Джонти отпрянул. Только не о моей скульптуре, не сейчас, думал он. Но она продолжила, и он расслабился.

— После моего визита в Дростди у меня появилось множество вопросов.

— Но ты же туда завтра переезжаешь. Сама все увидишь.

Она продолжала поддразнивать его, спрятав лицо за бокалом.

— А что там можно увидеть? Водяного змея с бриллиантом во лбу?

Он засмеялся.

— Ну, там есть генерал. И его датские доги.

— И?…

— Ну, пока достаточно.

Он опять отмахнулся от воображаемой мухи. Инджи встала и подошла к фотографиям на стене. Она показала на снимок поезда с пленными.

— Ты там был?

Он снова расхохотался.

— Это случилось до того, как я родился. Точно.

— Извини.

— Ты думала, я такой древний?

Она улыбнулась.

— А Марио Сальвиати был в том поезде?

Джонти прокашлялся, прочищая горло, и встал.

— Да, — сказал он, проведя пальцами по волосам. Инджи заметила, что он закрылся от нее: рука в уже знакомом жесте перед лицом, тело повернуто в сторону. Он начал барабанить пальцами по столу.

Она наблюдает за мной, думал Джонти. У него возникло ощущение, что Инджи проверяет его, и он снова почувствовал поднимающуюся волну гнева. Но Джонти подавил гнев. Посмотри на нее, велел он себе, такую красивую, локоть на бедре, голову склонила набок, бокал с вином поднят высоко к лицу, дразнящие глаза…

Он обошел стол. Все еще с бокалом в руке встал перед ней. Он был значительно выше Инджи: ее лицо оказалось на одном уровне с седыми волосами, торчавшими у него из выреза рубашки. Теперь, рядом, с ним, она полностью отличалась от того куска дерева. Ему захотелось повернуться и убежать. Он чувствовал ее запах: запах листьев бучу и легкий аромат духов; следы мира, такого далекого от него. Над ее верхней губой выступили крохотные бисеринки пота.

Так они и стояли. Она смотрела через его плечо; он уставился на снимок Марио Сальвиати и Эдит Берг за ее спиной. Между ними были бокалы: бокалы, поднятые, как предлог; словно они предлагали тост за что-то, чего никогда не произойдет.

21

Со дня своего прибытия в Йерсоненд Марио Сальвиати внимательно наблюдал за Большим Карелом и Летти Берг. Он чувствовал в них что-то от собственной тоски по Италии. Казалось, будто их забросило сюда по воле случая, и они описывают круги один вокруг другого в странной ничейной земле.

Летти не обращала на Сальвиати особого внимания: она была слишком занята собственными мыслями. Иногда он гадал, не боится ли она его, но со временем понял, что для нее он был просто частью проекта Большого Карела. Стоило ему это понять, и он начал изо всех сил избегать ее. Заметив ее приближение, он тут же ретировался.

Постепенно он начал понимать, каково положение вещей между Бергами. Поскольку он был глухим, ушли недели на то, чтобы разобраться в вещах, которые другие могли бы понять в мгновение ока. Но преимущество медленного понимания было в том, что он взвешивал каждую каплю информации. Марио Сальвиати никогда не делает поспешных выводов, кисло думал он. Все происходило медленно, но в конце концов становилось ясным, как горная речка. Он присматривался к Бергам с того места, где сидел, размышляя, под солнечными лучами у двери своей пристройки, и от пруда в саду, где он сиживал по субботам и воскресеньям и смотрел, как рыба играет в воде.

Он думал о связи мастерской и гостиной. В гостиной Карел и Летти сидели чопорные и молчаливые, время от времени обмениваясь жаркими репликами, а затем случалось вполне предсказуемое: Летти спешила вниз по лестнице, прочь из ворот, в юрод к брату, сидевшему в своей конторе перед стопками документов; к брату, с которым у Карела не было почти никаких отношений, хотя именно его фирма управляла финансами для канала стремительной воды — с помощью велосипедистов, которые возили сообщения от дома Карела к адвокату и обратно.

Когда Летти с негодованием устремлялась в город, это служило знаком для Карела поспешить в мастерскую, посидеть там немного в нерешительности и приниматься за работу. Он работал с неестественной торопливостью, согнувшись над чертежными столами или колонками научных формул, с помощью которых применял Закон Бернулли к местности. Работа была сложной, и Карел заполночь жег масляную лампу, сидя над записями, которые он и Марио сделали при помощи теодолита и мерной ленты на Равнинах Печали: угол наклона горных склонов, расстояние от самой низкой до самой высокой точки, идеальная ширина и глубина канала.

А затем внезапно Карел вскакивал, взлетал в седло и мчался в большой дом с башенками и мансардными окнами — Перьевой Дворец, в котором вырос. Проскакав вокруг дома галопом, словно гнался за кем-то, он снова с грохотом вылетал на дорогу, распугивая мелкую живность, а работники на приусадебных участках, опершись на лопаты, смотрели на него.

После таких выбросов энергии Карел всегда казался спокойнее. Тогда Летти возвращалась домой, медленно, но тоже заметно спокойнее, хотя и ссутулив плечи и неохотно, как ягненок на заклание.

Сальвиати представления не имел, в чем эти двое обвиняют друг друга, но еще в детстве понял, что тот дар, которого он лишен — речь и слух — может причинить больше вреда, чем что-либо другое.

Он привязался к Карелу Бергу, большому человеку с большими мечтами; к человеку, быстро шагающему по вельду и нетерпеливо машущему на теодолит; человеку, который держит оборудование в чистоте и неукоснительно, каждый вечер до блеска полирует его кожей; человеку, который ко всему относится дотошно и профессионально — к банковскому счету проекта, к списку акционеров, к набору рабочих, к умиротворению нетерпеливых горожан, к числам, выражающим угол наклона, расстояние и сопротивление.

Марио Сальвиати доставляло большое удовольствие каждое утро видеть Большого Карела в дверях с чашкой кофе — тот приходил будить его. Дальше весь рабочий день Марио был подчиненным. Но их дни с самого первого всегда начинались этим красивым жестом Большого Карела, и Марио, заметивший отношение своего нанимателя к другим людям, понимал, что занимает весьма привилегированное положение, и ему это нравилось.

Он чувствовал, что и Карел присматривается к нему и откликается на его желания. Всякий раз, как им приходилось выбирать оборудование, Карел делал вид, что смотрит в другую сторону, но Марио ощущал на себе его взгляд и знал, что, стоит ему подольше подержать в руках какой-нибудь предмет, тот обязательно окажется включенным в окончательный список.

Таким образом, Большой Карел сделал Марио частью проекта, а Летти отвернулась от него еще сильнее. Поначалу она хотя бы здоровалась с ним, но в конце концов начала притворяться, что даже не замечает его. И Марио ничуть не удивился, когда однажды утром она появилась на веранде с большим чемоданом.

Именно в то время Марио осознал, что Большой Карел фактически отторгнут от общества белых и связан с ним лишь посредством Летти Писториус да своими великими проектами. И еще он понял, что Большой Карел отождествляется с ним, Марио Сальвиати, в том числе — а, возможно, в особенности — с его глухотой и немотой. Он сообразил, что Большой Карел всегда носит широкополые шляпы и всегда прячется в тень повозки или дерева, когда они работают на Равнинах Печали.