Откуда-то сбоку подлетел Петрович.

– Фотография на память! Все построились. Друзья, ну что вы как не родные?

Какой все же активный человек! И все время улыбается. И видно, что улыбается не потому, что у него настроение хорошее, а потому, что нужно делать лицо. Привык так. Лиза рассматривала Егора Петровича, пока он расставлял их по росту. Видный мужчина, ничего не скажешь. Длинные седые волосы красиво зачесаны назад. Светлые брюки, красный пуловер, светло-серая легкая куртка. Все подогнано специально. Лиза очень ценила в людях уважительное отношение к себе. И в одежде тоже. Если человек одевался кое-как, считала это огромным минусом. Особенно в пожилом возрасте. Очень легко скатиться до вывода: «И так сойдет. А кто на меня смотрит? Кому это нужно?»

Как приятно ходить, допустим, по улочкам Германии или Италии, видеть опрятно и со вкусом одетых стариков. Москва тут отстает. Разве можно сравнить филармонию Берлина и Москвы? И там, и там основные зрители – люди пожилые. Что мы видим в Москве? Старые вещи, вышедшие из моды и на два размера больше, прически, давно не знавшие парикмахерской. Как все это обидно и неприятно. В Берлине все дамы с укладками, в туфлях на каблучках, обязательные театральные сумочки и радостная улыбка. Счастье в глазах на самом представлении и громкий хохот в антрактах при общении с друзьями за бокалом рислинга. Да, счастливый старик, так говорила Яна? В Германии – да. Глядя на Петровича и Сашу, она могла порадоваться за страну. А у нас? Нам еще далеко. И пусть Петрович себе выступает. Смотреть на него приятно.

– В автобус, в автобус! Едем в Коя.

Автобус до Коя

– Это длинная история. Нас у мамы трое. Я старшая, младшие – близнецы. Разница с близнецами у нас большая – десять лет, и я знаю, как мама мечтала о втором ребенке. Просто очень хотела. Зачем ей это было нужно, до сих пор понять не могу. У меня, наверное, детей вообще не будет. К чему эти непереносимые трудности? Есть такая тема, что старшие просят им родить братика или сестренку. Вот ты просил?

– Нет. Никогда. Мне, можно сказать, навязали. Но я не против. Пусть себе. Смешной такой. Меня любит. Прямо, мне кажется, больше всех меня и любит. – У Матвея потеплело в глазах.

– Как ты хорошо о нем говоришь. Мне тоже все равно было. Только я знаю, сколько они шли к этому ребенку. Я всегда для мамы была ее подружкой, не дочерью, а подружкой. И советовалась, и спрашивала, и про ЭКО я все знала. Это когда сами ребенка родить не могут, метод такой. Слышал? Дети из пробирки?

Матвей кивнул.

– И как они туда ходили, и как отец не хотел, а она настаивала. Прямо орала на него. Мерзко так орала. И уколы в живот я ей делала.

– Ты ж ребенком была совсем?

– Вот таким ребенком и делала. Она сама набирала шприц, а я должна была только уколоть. Ей меня вообще не жалко было. От слова «совсем». Ты не знаешь, нам еще долго ехать? Так курить хочется… – Марго занервничала.

– Вроде еще час, если верить прогнозам.

– Да, так вот про то, что ей меня было не жалко. Совсем и никогда.

– Зачем ты так о матери?

– Так ты же не знаешь. Вот ты понимаешь, в чем тут вся фишка? Она сумела все повернуть так, что все встали на ее сторону. А почему? Ты знаешь, сколько сторон в треугольнике? А в квадрате? А углов? Так и во всех ситуациях. Простая математика. Ничего личного. А она сразу истерики, обмороки. Если она захотела, то вынь да положь. Она придумала – все бегут выполнять. Мнение отца никак не учитывалось, мое – тем более. Ей, видите ли, приспичило. Ребенок этот долгожданный родился. Причем сразу двое. Две девочки. Им сейчас по двенадцать лет. Ну, я думаю, они еще себя продемонстрируют. Алина и Полина. И ведь имена же выбрала.

– А как надо было? У тебя было свое предложение?

– Нет. Зачем мне предлагать? Это ж не мой ребенок! Ты вроде как со мной не согласен?

– Я? Согласен. Почему не согласен? – У Матвея было какое-то странное чувство. Он впервые в своей жизни встретил такую девушку. Марго была ему непонятна во всем… И тем завораживала. Она говорила какие-то совершенно другие вещи и другим тоном. Она была не очень красива. Встретив Марго в Москве, он бы никогда не обратил на нее внимания. Не запоминающаяся, не яркая. Обычная. Сегодня много высоких девчонок с длинными ногами и с длинными волосами. Но Марго еще и одевалась соответственно. Все какое-то серо-синее. И глаза, подведенные черным, и с бледным лицом. И с бесцветными губами. Да, она не его героиня. Совсем не Зиночка. Нет. Но фотографию Зиночки он уже засунул на дно рюкзака, и все мысли его занимала Марго. Он пытался ее понять, вникнуть, а потом он отчетливо осознал. Ей нужна помощь. Она вся – это молчаливый крик. Крик о помощи.

На Матвея произвело неизгладимое впечатление, что она вот так сразу пришла к нему в номер. Такого в его жизни не было никогда, и он даже себе представить подобного не мог и не смел. Он был к этому не готов, поэтому так бездарно выпроводил девушку. Да уж, дурак. Собственными руками захлопнул дверь еще не начавшихся отношений. Но вот появилась еще одна возможность просто откровенных разговоров. Надежда, конечно, осталась, что та дверь может еще и приоткрыться, чем черт не шутит, хотя рассказы Марго припечатывали его к земле железными гвоздями. Какие уж могут быть мечты, если девушка не любит собственную мать?

– Да ты меня не слушаешь. Ну сам посуди! Алина и Полина. Это же дурдом. Как домашних собачек.

– Собачек зовут Шариками.

– Ну ладно. Это я к тому, что у матери полностью отсутствует вкус. В самом его минимальном количестве. Отсюда и имена. И мое туда же. Это все опять просто, чтобы ты понял ситуацию. И вот нас трое. Эти мартышки Зита и Гита все время истошно орут. Мать рыдает с утра до ночи. Сидит, красит ногти и рыдает. Икает от постоянного плача, но повторяет как мантру: «Главное – это не потерять себя». Ты понял, да? Чтобы не потерять себя, надо не рот этим уродкам заткнуть, а ногти покрасить. И вот она мне еще и лекции на эту тему читала. Насколько это важно. Ну и потом встреча вот эта произошла. Выпускников, блин. Я думала, такое только в пошлых сериалах бывает. В бразильских.

– В бразильских вряд ли. У них наверняка нет и сайта одноклассников.

– Счастливые люди. Про одноклассников мать тоже со мною делилась, как это важно. Это корни. Без корней нельзя. То есть для всех корни – это родня, а для нее – одноклассники. Особенно, как выяснилось, один из них. Отец, конечно, оказался полным тюфяком. Сначала отпустил ее на эту встречу эпохальную, а потом и вообще отпустил из своей жизни. Причем со всеми нами. Мне было двенадцать, мартышкам по два года. И поехали мы не куда-нибудь, а в Уфу. Вот ты был в Уфе?

– Никогда… – Матвей выплыл из глубин своих фантазий и вник в дело. – Он вас украл, что ли?

– Ну почему украл? Мы же в Башкирию уехали, не на Кавказ. Просто мы собрались и поехали к нему. Как будто в отпуск. К подруге погостить. А в поезде уже мать мне все рассказала. Знаешь, сколько туда ехать? Больше суток. Ну вот. Мол, встретила свою любовь. В школе любила, а тут все вспыхнуло. И я ее, конечно же, должна понять и поддержать. Вот каково это? Причем, естественно, все время рыдая навзрыд. А я, подросток двенадцати лет, должна была войти в ее положение, поддержать и сказать, как все это здорово.