– Я не за тем ехал сюда, чтобы терпеть оскорбления! – кричал Ауднир, обиженный за своего управителя. – Уйми этого мерзавца, хёвдинг, если хочешь, чтобы я бывал у тебя!

– Там же был настоящий тролль – наши сыновья видели его! – поспешно вставил хёвдинг. – Такой, с заячьей мордой. Ведь сын рассказал тебе, Гудмод? И на Седловой горе до сих пор полным-полно духов. Это они всех сбили с толку. Но теперь лучше все позабыть и помириться. Какое возмещение ты, Ауднир, хочешь за твою лошадь и припасы?

– С этого и надо было начинать! – ворчливо ответил Ауднир. Но эти слова смягчили его, и он продолжал уже спокойнее: – Лучше всего, если мне вернут лошадь и припасы. Но только что с него взять, с бродяги? Или ты, хёвдинг, хочешь заплатить за него?

– Ты уже считаешь его своим человеком? – уточнил Гудмод.

– Пожалуй, да, – согласился Хельги. – Я заплачу за него все, что нужно. Не такое уж большое преступление он совершил. Я не обеднею от цены одной лошади!

Хирдманы и прочие домочадцы облегченно заговорили, довольные, что все решается так просто.

– А я считаю, что не совершил вовсе никакого преступления! – неожиданно подал голос Вальгард. – Если ваши люди так трусливы, то вина в этом не моя и глупо с меня спрашивать. Не понимаю, почему хёвдинг должен что-то тебе возвращать.

– Это разбой! – закричал Ауднир, на миг онемевший от такой наглости. Это выпад касался уже не Кнёля, а его самого! – Ты напал на моих людей! Это разбой, а за разбой отвечают не одним возмещением убытков! Тебя надо объявить вне закона! На весеннем тинге я этого потребую!

– При чем здесь разбой! – крикнул Даг. Он не хотел на людях противоречить собственному отцу, но с готовностью поддержал Вальгарда. – Разве Вальгард поднял против Кнёля оружие?

Вальгард мотнул головой, не трудясь отвечать вслух. «Этого не потребовалось», – хотел сказать он.

– У него было оружие! – вмешался Кнёль, который наконец настолько отдышался, что снова смог подать голос. – У него был и щит, и секира, и меч, и копье!

– А шлема не было? – уточнил Даг.

– И шлем был!

Даг развел руками, и хирдманы Тингваля засмеялись. Они уже разглядели все снаряжение Вальгарда и помнили, что никакого шлема у него не имелось.

– А ворованные овощи? – вспомнил Ауднир. – Скажете, что брюква сама убежала с наших полей к вам в животы?

– А разве там была и твоя брюква? – спросил Вальгард. – На морковь уже объявлялся хозяин, и на брюкву тоже, и оба уже простили нам убытки. Один бонд даже пожалел, что у Атлы сроду не было ребеночка и его матери померещилось. Если ты тоже на что-то предъявляешь права, то сначала разберись с теми людьми, кто из вас хозяин. Скажи-ка мне лучше: ты богатый человек?

Ауднир помедлил с ответом. В вопросе он чуял какой-то подвох, но как покривить душой, если все в этой гриднице не многим хуже него самого знают все его имущество?

– Бедными нас никто не назовет! – горделиво ответил он наконец, мудро решив обратить это обстоятельство к себе на пользу. – У меня большая усадьба, восемнадцать коров в стаде, тринадцать рабочих лошадей, да полсотни овец и коз. Два больших торговых корабля и товары стоимостью, на эту зиму считая, на тридцать четыре марки серебром. Утварь перечислить?

– Не надо, – уважительно ответил Вальгард, но в его глазах светилась тайная усмешка. Все смотрели на него и ждали, что он скажет. Непонятно как этот немногословный и сдержанный человек умел приковать к себе внимание прочнее, чем иные болтуны. – А у меня всего только и есть, что щит, меч, копье и топор. Все вместе не покроет стоимости твоей лошади и припасов. Да еще присчитай обиды твоим людям, тогдашние и сегодняшние. Получается многовато!

– Наконец-то ты это понял! – обрадованно воскликнул Гудмод.

– Но не годится достойному человеку оставаться в долгу! – продолжал Вальгард. – Раз уж ты считаешь, что я тебе должен, то пусть боги решат, кому из нас владеть всем этим добром. Если ты одолеешь, то можешь убить меня или взять в рабы. А если я одолею, то твои корабли и товары будут мои. Усадьбу и скот я не возьму, это уже слишком. Что, годится?

В гриднице повисла тишина. Никто не ждал, что такое пустяковое дело завершится вызовом на поединок, да еще с такой большой ставкой. Жизнь и воля против огромного богатства! И все из-за жалкой лошади с двумя мешками зерна, которое на пиру йоля съели бы за один день и никогда больше не вспомнили бы! Но, глядя на спокойное, сильное, как из камня вырезанное лицо Вальгарда, каждый понимал: нет значительных или незначительных дел, а есть значительные или незначительные люди. И каждое дело приобретает размер того человека, который за него берется. А у Вальгарда ничего не может быть маленьким.

Ауднир медлил. В случае победы он слишком мало приобретал (убить наглеца – не слишком большое удовольствие, а взять в рабы – какой из него раб?), зато в случае поражения терял слишком много. Больше половины состояния. Но честь неумолима, как сама судьба. Откажись он сейчас, даже измыслив чудом достойный предлог, – его уже никогда не будут уважать так, как раньше.

– Еще не было такого случая, чтобы сыновья Гейрмода Побивалы отказывались от законно назначенного поединка! – воскликнул его старший брат. Вот теперь Гудмоду все стало ясно и понятно: раз вызывают на поединок, надо соглашаться, а дальше все решит воля богов.

Вальгард кивнул, считая вопрос решенным:

– Я здесь никого не знаю, потому свидетелей назначайте сами. Я только надеюсь, что хёвдинг не откажется быть при этом. Должен же ты знать, кого берешь в дружину, – прибавил он, поглядев на самого Хельги.

– А все тролли! – среди общей тишины шепнул Равнир Сольвёр. – Давненько не припомню, чтобы у нас в усадьбе назначались поединки. И вот тебе!

* * *

Во всей округе едва ли нашелся бы богатый дом или хоть маленький хуторок, где не говорилось бы о предстоящем событии. Такие случаи были редки, непривычны и у каждого вызывали смешанное чувство тревоги и тайного восторга перед тем, что не скоро удастся увидеть снова. В усадьбе Тингваль все волновались так, будто участвовать в поединке предстояло каждому, от хёвдинга до старого раба Болли Хромого. Один Вальгард оставался невозмутим, точно он-то имел ко всему самое последнее отношение.

Зато Атла не знала покоя ни днем ни ночью. Служанки в девичьей то и дело просыпались ночью, слыша, как она ворочается с боку на бок и досадливо вздыхает. Но никто не бранился: понятное дело, что женщина беспокоится! Кто бы на ее месте был спокоен? «Старик идет! – слышался Атле глухой, озабоченный голос Вальгарда. – Старик догоняет!» А она еще надеялась, глупая, что ушла от него! От Старика так просто не уйдешь! Он догонит!

Хельга тоже тревожилась. Недобрые предсказания Хравна начинали сбываться. Напрасно она радовалась, что они с Дагом и Брендольвом выдержали испытание на Седловой горе – духи не так-то просто оставляют в покое. Вот они пришли и сюда, прямо в усадьбу Тингваль. «Если люди не одолеют вражду, вражда одолеет их!» – как-то так сказал Хравн, а он знал, что говорил. И пока вражда одолевала. Вот он, поединок, который еще неизвестно чем закончится. «Кому-то не бывать в живых!» – заметила Троа, и Хельга, противясь в душе, поневоле ждала, что это предсказание оправдается.