– Ну ты же сам сказал. Возможно, кто-то видел фильм и потом вставил мелодию в мультфильм.

Он передразнил:

– «Кто-то видел». Ты хоть представляешь, какое тогда было время?

– Представляю. – Я действительно представлял.

– Ни хрена ты не представляешь, понял? Этот фильм, – сказал малолетка распаляясь, – в советское время вообще был запрещен. Никто его не смотрел, кроме закрытых показов…

– Ты уже говорил.

– Да! В кинотеатрах вообще этот фильм не ставили. Ты что, думаешь, при таком раскладе кто-то случайно, от балды, возьмет и вставит в свой мультик мелодию из запрещенного фильма? Ты хоть знаешь, какая была цензура? А тут детский мультфильм и музыка из «Крестного отца»! Думаешь, разрешили бы? Хрен тебе!

Он показал дулю.

– А знаешь, чего его запретили?

– Из-за сцен насилия? – предположил я.

– Какое на хрен насилие?! Про басмачей кино – вот где насилие! А в «Белом клыке» какая кровища была? А про касаток «Смерть среди айсбергов»? А «Пираты 20-го века»? Вот где насилие, а это не насилие. Про индейцев советские фильмы помнишь? Гэдээровские с Гойко Митичем? А про войну? Как там немцы сжигали деревни, вешали кого ни попадя, концлагеря, газовые камеры, пытки. Значит, там можно насилие смотреть, а здесь нельзя?

Я удивился: откуда он все это помнит?

– Там насилия до хренища, и ничего, нормально. Насилие здесь ни при чем, просто это такой фильм, что после него самому хочется стать мафией. А мафия – это все. Это пизда.

– Ну а музыка при чем?

– Как при чем?! – Он сделал удивленное лицо. – Как при чем?! Представь себе, что все маленькие советские дети гуляют во дворе, роются в песочнице, играют в прятки, машинки, дочки-матери, рисуют классики на асфальте и при этом напевают тему из «Крестного отца». Представил? Вспомни этот фильм, про что он. Вспомни его и представь маленьких советских детей, которые напевают эту тему себе под нос. Она ведь очень привязчива, эта мелодия, под которую Майкл Корлеоне и его приспешники мочили конкурентов. Живописно расстреливали из автоматов, взрывали машины, сжигали живьем, резали глотки, душили и забивали насмерть бейсбольными битами, и при этом деньги, деньги, чемоданы с долларами, шампанское, виски, девочки и кровь рекой. Представил?

Я представил и все понял.

Малолетка продолжал без запинки:

– А потом дети выросли, и началось. Мальчики захотели стать бандитами и уехать в Нью-Йорк, а девочки – проститутками и уехать в Копенгаген. И вообще, весь совок развалился и вся перестройка началась из-за этого мультфильма.

– Ты серьезно?

– Почему бы и нет? Докажи, что это не так.

– Докажи, что это так.

– Доказывать не надо. И так ясно.

Он замолчал, довольный собой.

– И все-таки, сколько тебе лет? – спросил я.

– Какая разница?

– Да ладно тебе. Просто этот мультик, – сказал я, – да и все остальное такое старое, что тебя еще на свете не было, когда оно было.

– Ну и что? Какая разница? Главное, что было. Разве не так?

– Было, – сказал я. – Только тебя там не было.

Клара подала голос:

– Может, закажем что-нибудь?

Ее слова относились ко мне, но смотрела она мимо.

– Да, действительно, – сказал малолетка. – Ты же обещал всех накормить. У тебя деньги есть?

Денег не было, но надеяться на чудо уже вошло в привычку.

– Есть. Конечно, есть. Заказывайте, не стесняйтесь.

131

Они не стеснялись. Заказали самое дорогое, что было. Ели молча и быстро. Халява разжигает аппетит, а у меня аппетита не было. Я поклевал салатик из креветок и сухарей. Прикинул в уме, сколько это будет стоить, когда принесут счет, и тихо позвал: «Клара!»

Клара посмотрела на меня томными ассирийскими очами.

– Потанцуем?

Я знал: скоро придет диджей и все испортит. А пока лабают братья-блюз, нужно ловить момент. Ловить было нечего, но я надеялся – а вдруг?

Один из братьев-блюз вдруг запел негритянским голосом, хрипло и пискляво, подражая Литтл Ричарду. Мы танцевали, я лапал ее жировые валики на боках, но мое внимание было сосредоточено на грудях. От них исходил легкий аромат синайской пустыни на берегу Красного моря. Я был уверен, что внимание на грудях сосредоточено не только у меня. Уверенность росла-росла, и я повернул голову в сторону, откуда она росла сильней всего.

В самом дальнем углу сидела компания молодых мужчин суровой внешности. Суровости им придавала легкая небритость и преобладание черных тонов в одежде. У всех были черные волнистые и покрытые чем-то скользким волосы. Часы на запястьях, браслеты и цепочки отсвечивали желтым блеском. У одного отсвечивали желтым даже клыки. Их варварская уверенность внушала беспокойство, граничащее со страхом, и я, недолго думая, решил действовать без промедления.

Усадив запыхавшуюся Клару на красный пуфик, я направился прямиком к компашке чернявых парней. Начал без прелюдий, быстро и по-деловому. Счет шел на секунды. Надо было успеть до диджея.

– Нравится? – Я кивнул на Клару. Та сидела, отдуваясь, ее грудь аппетитно вздымалась и опадала.

Они не поняли, приняли меня за ревнивого, и уже кое-что назревало. Но я успел сделать самое располагающее лицо и самую мягкую улыбку, на какую способен. Отражающих поверхностей здесь было в избытке, и у меня получилось.

Самый смышленый сообразил первым. Он тоже улыбнулся, обнажив золотую коронку на клыке, чуть подался вперед, намекая на таинственность, и спросил: «Продаешь, да?»

Дальше пошло как по маслу.

– Вообще-то пять сотен час. Вас пятеро, с каждого по двести, и делайте с ней что хотите.

«Делайте с ней что хотите» им понравилось, все заулыбались, и я отметил у каждого во рту золотые фиксы, несмотря на то что они были молоды.

– Короче, штуцер, и целых два часа ваши, идет? – сказал я и показал два пальца, знак Pease и четверть виски Хэмфри Богарта.

Парни переглянулись. Нормально? Нормально.

– Деньги вперед.

По паре сотен с рыла – деньги небольшие, и никто спорить не стал. Запыхавшаяся Клара в тусклом свете на красном пуфике. Парни смотрели на нее и облизывались.

– Сейчас приведу.

Конечно, я никого не привел. Направился прямо к малолетке.

– На вот, – протянул ему половину денег. – Расплатись по счету, а я в уборную.

Мне нравилась эта игра.

– Здесь хватит? – спросил он.

В его голосе мелькнуло уважение:

– С избытком. Даже на чай.

Я пошел в сторону туалета и смешался с толпой.