— Харли был хорош собой и обаятелен. Он пользовался этим, где только можно. Окружающие для него были публикой, и только. — Она вызывающе взглянула на Барта. — Это вам что-нибудь говорит о причинах моего развода?

Теперь картина немного прояснилась. Ее муж был обычным волокитой, и она восприняла его измену особенно болезненно, потому что он был ее первым мужчиной, сделал заключение Барт. Возможно, этим объясняется и то, что она так легко поверила сплетням Лили и позволила втянуть себя в дурацкую авантюру с вендеттой.

— Полагаю, да, — сдержанно ответил он.

И тут Хейзл в свою очередь почувствовала, как в ней пробуждается любопытство.

— А как насчет вас? — спросила она более ехидным тоном, чем собиралась.

— Меня? — переспросил Барт. — Что вы хотите знать обо мне?

— Вы все время расспрашиваете меня о моих любовных делах, однако ничего не рассказываете о своих.

Некоторое время они испытующе смотрели друг на друга.

Нет, подумал Барт, сейчас совсем не подходящий момент для того, чтобы рассказывать ей о Клеменс.

— Думаю, вы знаете об этом вполне достаточно, — мягко ответил он, беря с полки коробку шоколадных конфет. — Наверное, нам надо купить что-нибудь на сладкое?

Хейзл усилием воли подавила раздражение. Разумеется, она не будет клещами вытягивать из него пикантные любовные истории!

— Да, конечно, — согласилась она, одобрительно глядя на внушительных размеров коробку. — Я очень люблю шоколад.

Должно быть, поэтому у нее такие восхитительные формы, подумал Барт, следуя за Хейзл к секции сыров. Но он не произнес этого вслух, помня, что женщины очень болезненно воспринимают подобные комплименты.

Купив все, что нужно, и погрузив покупки в «лендровер» Барта, они отправились домой.

Хейзл, как ни странно, чувствовала себя спокойной и умиротворенной, почти расслабленной. Но она понимала, что не должна поддаваться этому настроению. Нужно работать, а не прохлаждаться!

— И что теперь? — спросил Барт, когда они внесли последнюю коробку в просторную уютную кухню.

— Теперь вам предстоит все это распаковать, — вежливо ответила Хейзл.

Остаток дня прошел вполне спокойно, — насколько это возможно при общении людей, которые расходятся во мнениях по любому поводу!

Есть какая-то ирония судьбы в том, что я даю Барту, советы по поводу приготовления мяса по-бургундски, а он покорно выполняет их, с усмешкой подумала Хейзл, взбивая сливки для праздничного торта.

Они сделали только один перерыв, чтобы выпить чаю с бисквитами. Несколько раз Барту звонил один из наиболее капризных авторов, озабоченный скорым выходом своего романа в свет. Если не считать этого, день был полностью посвящен приготовлениям к завтрашнему празднику, и к вечеру дом наполнился вкусными запахами.

— Все! — наконец объявила Хейзл, проведя тыльной стороной руки по лбу и оставив на нем мучной след. — Остальное можем оставить на завтра.

— Хорошо.

Барту хотелось стереть муку с ее лба, но он остановил себя. Близость этой женщины зачаровывала его, а ее тело вызывало в нем такой прилив желания, что он пребывал в постоянном напряжении.

Мне нужно взять себя в руки, решил он.

— Думаю, я сейчас приму душ, а потом закажу по телефону что-нибудь из китайского ресторанчика нам на ужин, — предложил он. — Вы не против? — Он вопросительно взглянул на Хейзл. — Или, может быть, хотите приготовить что-нибудь?

— Нет уж, увольте! — отозвалась она. — Я очень люблю блюда китайской кухни.

— Отлично. — Не в силах совладать с собой, Барт протянул к ней руку. — Вы испачкались. — И он осторожно стер со лба Хейзл мучной след.

Этот на первый взгляд невинный жест, несомненно, имел вполне определенный подтекст. Хейзл увидела, как потемнели глаза Барта, и почувствовала, как в ее теле пробуждается ответная дрожь. Между ними вновь возникало уже знакомое опасное напряжение, и она нервно облизнула губы.

— Скажите… у вас в доме только один душ?

— Нет, — хрипло ответил Барт, проклиная архитектора, который посоветовал сделать в доме две ванные комнаты. Хотя, даже если бы она была всего одна, — на что он мог рассчитывать? Что Хейзл сбросит с себя одежду и предложит принять душ вместе? — Кроме того, что в моей комнате есть еще один, на первом этаже. Можете им воспользоваться.

— Спасибо. — Она вежливо улыбнулась и вышла из кухни.

Хейзл пришла в себя только под действием ледяных водяных струй. Ей все труднее становилось справляться со своим влечением к Барту, и это несмотря на все то, что она знала о нем!

Завернувшись в широкое полотенце, Хейзл вернулась к себе в комнату и открыла шкаф. Вещи, которые она обычно брала с собой в деловые поездки, до сих пор вполне ее удовлетворяли. Но сейчас они вызывали только раздражение.

В конце концов, она надела те же песочного цвета брюки, в которых приехала, заменив кремовый свитер на золотистую шелковую блузку. В доме было тепло, и к тому же от одного лишь присутствия Барта ее постоянно бросало в жар.

Она заканчивала расчесывать свои густые волосы, когда в дверь постучали. Открыв ее, Хейзл увидела Барта — в руках он держал меню китайского ресторанчика, мимо которого они проезжали, отправляясь за покупками.

— Я собирался сделать заказ и хотел спросить… — начал он и остановился на полуслове.

Хейзл нахмурилась.

— В чем дело?

— Ваши волосы…

Она слегка приподняла золотистую прядь и недоверчиво взглянула на нее.

— С ними что-то не так?

— Вы их распустили, — прошептал Барт, чувствуя, что его голос слегка дрогнул.

Можно подумать, ты впервые в жизни видишь женщину с распущенными волосами! одернул себя он. Но лицо Хейзл совершенно преобразилось — его выражение стало гораздо мягче, а глаза сияли изумрудно-золотистым блеском.

Она принялась машинально накручивать волосы на палец.

— Вообще-то я собиралась их снова уложить.

— Не надо! — с горячностью воскликнул Барт.

— Почему? — изумленно спросила Хейзл.

— Вам гораздо больше идет такая прическа.

— Ну, хорошо. — Она натянуто улыбнулась и заглянула в меню, но внимание ее тут же привлекли расстегнутые верхние пуговицы на рубашке Барта. Капельки воды еще поблескивали на его влажной коже, и Хейзл, с трудом заставив себя отвести от них взгляд, пробормотала: — Вообще-то меня устраивает почти все. Вы не могли бы сами заказать что-нибудь для меня?

Если бы какая-нибудь другая женщина задала этот вопрос, Барт отнесся бы к нему с чуть презрительным снисхождением. Это звучало слишком уж по-детски. И потом, когда женщины произносят нечто подобное с нарочито растерянной улыбкой, это значит, что они вас хотят. Но Хейзл не улыбалась. Потому что знает об этом или потому что она и в самом деле его не хочет?