— Мне так жаль, дорогая, — сказала она, — но Лили уехала отдыхать. Она даже не сказала мне, куда! Это весьма некрасиво с ее стороны, особенно если принять во внимание события последних двух недель!

— Да, действительно, — сухо согласилась Хейзл.

— К счастью, она пришла в себя и, когда мы виделись в последний раз, выглядела почти счастливой. Кажется, Лили наконец забыла этого ужасного человека, Барта Ардена.

Хейзл мельком глянула на свое отражение в зеркале, словно миссис Эванс могла увидеть ее лицо.

— Да, — подтвердила она, — я тоже на это надеюсь. А вы не знаете, с кем она уехала?

— Это как раз самое интересное! Ты читала статью, где история ее романа с Бартом приведена полностью?

— Конечно, — горько усмехнувшись, подтвердила Хейзл.

— Мне очень не понравились некоторые выражения Лили, но ее фотография в шезлонге просто великолепна, правда? Лили выглядит очаровательно!

Хейзл поморщилась. Видимо, материнская любовь действительно ослепляет.

— Да, — пробормотала она.

— Так вот, после того, как появилась эта статья, в газету начали приходить письма! Редактор был очень доволен, потому что интерес к газете вырос, и повысил Лили зарплату. Я надеюсь, — с беспокойством добавила она, — что Лили окончательно придет в себя! Последнее время она пила слишком много. Должно быть, он действительно хорош собой, этот Барт Арден, — насколько я могу судить по одной довольно нечеткой газетной фотографии. Так что я вполне понимаю ее чувства к этому человеку.

Интересно, подумала Хейзл, Барт грозил кулаком фотографу до или после того, как был сделан этот снимок? Ему грозила скандальная известность, и она в очередной раз ощутила чувство вины.

— Когда ты навестишь нас, дорогая? — спросила миссис Эванс.

— Я… — начала Хейзл и остановилась. Пожалуй, лучше не говорить матери Лили о том, что она ждет Барта, который должен отвезти ее в свой загородный дом, чтобы начать подготовку к семидесятилетнему юбилею своей матушки!

— Боюсь, не скоро, — наконец произнесла она. — Пожалуйста, передайте Лили, что мне нужно срочно поговорить с ней.

Хейзл закончила разговор как раз в тот момент, когда к дому подъехал автомобиль.

Сердце ее лихорадочно застучало. Она выглянула в окно и увидела знакомый четкий профиль за стеклом.

Барт распахнул дверцу и выбрался наружу. На нем были старые потрепанные джинсы и видавшая виды кожаная куртка, но даже в таком наряде он был неотразим.

Его черные волосы слегка растрепались, а глаза сияли как два темных сапфира. Хейзл невольно вспомнила ощущение его рук на своей талии, когда они танцевали в тот февральский вечер, вкрадчивую интонацию, словно он говорил о чем-то, понятном только им обоим… Интересно, каково оказаться в постели с таким мужчиной?

— Здравствуйте, Барт, — спокойно произнесла она.

— Привет.

Он постарался произнести это, как можно небрежнее и пристально взглянул на Хейзл. В холодном ясном свете весеннего дня его гнев, бушевавший во время разговора с Брустером, почти полностью улетучился. В конце концов, она согласилась работать на него, а сейчас это все, что ему нужно…

— Вы готовы? — спросил он.

Хейзл кивнула.

Барт не был уверен, что эта женщина нравится ему такой, как сейчас — спокойной и вежливой.

— Не хотите ли выпить кофе? — спросил он, кивком головы указывая на небольшой ресторанчик.

Хейзл была крайне удивлена. Она ожидала грубых отрывистых распоряжений, а не проявлений внимания.

— Нет, спасибо. Мы можем ехать.

— Хорошо, — кивнул Барт и принялся укладывать на заднее сиденье скромный багаж Хейзл, искоса наблюдая за ней.

Его в очередной раз слегка разочаровал ее наряд. За исключением Валентинова дня, когда она появилась на балу в роскошном пурпурном одеянии, Хейзл очевидно, придерживалась принципа «чем незаметнее, тем лучше».

На ней были брюки песочного цвета — должно быть, джинсы она сочла неподходящими для деловой поездки, подумал Барт, — и кремовый свитер, поверх которого был наброшен коричневый жакет. Отчего она все время одевается в такие неброские, пастельные цвета, словно стремясь оставаться на втором плане, недоумевал он. В пурпурном бальном наряде она была намного привлекательнее! Хотя, возможно, скромный стиль в ее одежде призван не привлекать излишнего внимания?

Барт взглянул в побледневшее усталое лицо Хейзл, и ему вновь захотелось позаботиться о ней.

— Я открою окно в машине, — сказал он. — Судя по вашему виду, вам не повредит немного свежего воздуха.

— С чего это вы так любезны? — с подозрением спросила Хейзл.

— Этого требует элементарный здравый смысл, — отвечал Барт. — Вы ведь приехали сюда работать, верно? А значит, я должен заботиться о вас — мне совсем не хочется, чтобы вы снова убежали в расстроенных чувствах в тот самый момент, когда все начнут петь: «С днем рожденья тебя!»

Хейзл почувствовала легкое разочарование, но постаралась скрыть его и уселась на переднее сиденье машины.

— Я никогда не вела себя так непрофессионально!

Барт искоса посмотрел на нее, занимая водительское место.

— Значит, вы считаете, что устроить скандальное шоу с участием пятерых разъяренных фурий — это свидетельство профессионализма?

Она отодвинулась, думая о том, что если бы его ноги не были такими длинными и стройными, ей гораздо легче было бы отвести от них взгляд.

Барт хорошо понимал, что она чувствует по отношению к нему, то же самое, что и он к ней! Это было написано у Хейзл на лице и проявлялось в каждом жесте.

— Вы часто устраивали домашние вечеринки? — спросил Барт, чувствуя необъяснимый приступ ревности к ее прошлому, когда она, возможно, встречалась с другими мужчинами.

— Да, мне приходилось устраивать приемы в загородных домах, хотя и не так далеко от Бирмингема.

Барт нахмурился.

— И вам не было… странно — оставаться наедине с людьми, которых вы едва знаете? Это напоминает… интимные встречи.

Хейзл была уверена, что он употребил это выражение специально, чтобы задеть ее.

— Они не более интимны, чем общение незнакомых людей на каких-нибудь научных конференциях, когда все живут в одном отеле и каждый день обедают вместе. Ведь это просто работа, — пояснила она, невольно подумав о том, что в данном случае дело обстоит иначе.

На этот раз она действительно ощущала себя странно. Совсем не так, как «на работе». И это чувство грозило перейти в нечто иное, — если использовать выражение Барта, «интимное».

— Вы рады были вернуться в Англию?

Хейзл слегка улыбнулась.

— Я предоставляю вам догадываться об этом.