Указание на возраст сыновей и внуков (в переписи 1646 г. спорадическое, а в 1678 г. – регулярное) в отцовских неразделённых семьях позволяет представить возраст их первого вступления в брак, интергенетический интервал рождений детей в семьях. В целом перед нами все признаки традиционного типа воспроизводства населения: это и ранние браки, и брачное поведение супружеских пар, связанное с рождением детей-погодков, большое количество рождений в каждой семье, трудная выживаемость и высокая (до 50 %) детская смертность, компенсирующая высокую рождаемость. Данные наблюдения находят аналогии в работах, посвящённых исторической демографии западноевропейского Средневековья (Ю. Л. Бессмертный, П. Ш. Габдрахманов), а также раннего Нового времени в России (Б. Н. Миронов).

Расторжение («роспуст», то есть развод) браков с санкции архиерея документы показывают по нескольким причинам: 1) невозможность обеих сторон к супружеской жизни (половая слабость у мужчин и отсутствие «женского естества», некая «нутряная» болезнь у женщин); 2) желание одной из сторон (либо их обоих) постричься в монахи, обычно из-за возрастной скорби/болезни, делающей невозможной совместную жизнь и выполнение тяжёлой крестьянской работы; 3) длительное отсутствие одного из супругов; 4) покушение жены на жизнь мужа; 5) насилие, избиения жены со стороны мужа. Крестьянин М. Мохин в челобитной устюжскому архиепископу Александру (1687 г.) жаловался на свою жену Марьицу, живущую от него в бегах во дворе у отца. Судя по словесной сказке самой жены при допросе в архиерейском разряде, ей с мужем «жить нелзе». В результате досмотра старицами Спасского монастыря было установлено, что «у неё женского естества нет и скорбна она нутряною болезнью». Это послужило основанием расторжения данного брака. Здесь речь должна идти о какой-то женской патологии, поскольку «нутром» в тогдашней медицине нередко называли матку. В челобитных архиерею о разводе встречаются признания и мужчин, и женщин в том, что из-за скорби (болезни) у них «законные ложи» уже много лет не бывало. Помимо собственной болезни, невозможность интимной жизни объяснялась наведённой на человека «чёрной немочью», колдовством, магией.

В челобитных встречается немало жалоб мужей на бегство их жён, после которого «урошные лета» (то есть определённый срок ожидания, обычно 7–8 лет, но конкретно он не всегда указывается) отошли». Интересно и сугубо личное недовольство («моя жёнка глупа, постов не блюдёт, ест соромную ядь») либо жена покушается на имущество дома, всё выносит и распродаёт. Один крестьянин желал развестить с женой потому, что она «дурка», но в патриаршей канцелярии было велено «про то сыскать». В целом законченных случаев развода удаётся обнаружить немного. Чаще всего причина вторых и третьих браков – не развод, а ранняя смерть одного из супругов (по преимуществу мужчин) и необходимость поднять на ноги оставшихся детей. В Правосудии митрополичьем (XIV в.) хождение жены с чужими людьми на пиры и «опричь мужа своего – на игрища» признавалось основанием для развода (ст. 4). В ст. 8 причиной развода считался «лих недуг у жены». В ст. 32 вторичный брак мужчины, который не развёлся с первой женой, являлся незаконным, муж штрафовался, а молодую жену отправляли в монастырь. Высокий размер штрафа для мужчины устанавливался в 34-й статье за двоежёнство -40 гривен, а незаконную жену опять-таки ожидало заключение в монастырь.

Народной обычно-правовой процедурой заключения брака являлся ряд-сговор. Когда-то он был простой устной договорённостью сторон (как правило, родителей или старших родственников со стороны невесты и жениха об имуществе, приданом невесты). Однако в эпоху Московской Руси всё чаще он оформлялся в письменной форме во всех социальных слоях русского общества, в том числе у крестьян и посадских людей. Переплетение народного обычая с церковным регулированием можно видеть в тесной связи между рядом-сговором и церковным венчанием, первый не намного предшествовал второму, которое только и придавало браку законную силу. Любопытным памятником русской смеховой культуры является «Роспись о приданом», пародирующая форму рядных-сговорных записей:

При заключении вторых или третьих браков между взрослыми людьми сговор мог оформляться непосредственно ими. В 1612 г. во второй раз вступал в брак вдовый крестьянин Спасо-Прилуцкого монастыря Марк Скоровский с тремя сыновьями, а брал в жёны также вдову, крестьянку того же монастыря Милаву Окинфиеву с пятью детьми. Фактически соединялись два состоятельных хозяйства с большим количеством земли, денег, хлеба и скота: переходя во двор к Милаве, Марк принимал её тягло – полплуга земли в подмонастырном с. Выпрягове. В ряд ной подробно перечислялось имущество обеих сторон (платья, украшения, деньги, купленная пожня), оговаривались срок свадьбы – первое воскресенье после Пасхи, размер «заряда» (штрафа за нарушение условий договора или отказ от него) – 10 руб. в пользу Милавы, обязанность Марка выдать четырёх её дочерей замуж «изъвобча по изможению», право «богоданного сына» Василия на четверть плуга земли в случае отделения от отчима и право трёх сыновей последнего на поло вину общего имущества после смерти Марка. Послухами (свидетелями) в договоре указан Никольский священник (церкви Николая Чудотворца на Валухе) и несколько крестьян деревни Бораново Кубенской волости, сама же рядная была составлена по противням – «дьяк и мужи одне».

В 1688 г. вдова Анна Терентьева (по владельческой принадлежности крестьянка Спасо-Каменного монастыря) заключила договор с митрополичьим бобылём Шуйского городка Игнатием Аверкиевым: «Иду за него, а принимаю ево к собе в дом и в животы и в повытъе, а вносу с ним зипун да штаны ровдужные, шапка да рукавы. И детей моих ему, Игнатью, поить и кормить дву дочерей, Парасковью и Анну, да сына моего Афонасья Никифоровых детей, скормить до воз расту. И в дому жывучи со мною ему, Игнатью, детей моих ничем не изгонять, жить, бояся Бога в правду, и ничем не обидеть. И как он, Игнатий, ко мне, Анне, в дом придет, хотя ночь переспит, ино взять ему, Игнатью, половину всего живота и повытья и хором и скота, а дочерей моих скормить до замужья, а приданого дать по могуте…» Далее го ворилось об имущественных правах сына – если он уйдёт из дома до 20 лет, то ему взять треть всего имущества, если после 20 лет, то половину. В случае смерти вдовы все «животы, повытья, хоромы и скот» должны быть разделены новоиспечённым мужем пополам с её детьми.

В Коллекции столбцов ГАВО имеются грамоты и наказные памяти по Спасо-Прилуцкому и Павло-Обнорскому монастырям за 1599, 1633 и 1653 гг. Они показывают регулирующую роль монастырских властей в заключении браков у зависимых крестьян их вотчин. От середины XVII в. уцелел интересный столбец с отпускными-выводными записями из архива Спасо-Прилуцкого монастыря за 1653 г. и около ста записных книг поповских старост Ростовской митрополии по Устюжскому, Сольвычегодскому, Тотемскому и части Двинского уездам 1661–1666 гг. Сравнительное изучение указанных источников раскрывает институты семьи и брака и в правовом, и в демографическом, и в социокультурном плане.