Джейми легко коснулся ее плеча.

– Простите, – извинился он. – Я не думал, что выйдет так резко.

Она ничего не ответила. Послушать Джейми, так она из тех, кто корыстно пользуется чужими несчастьями. Наподобие репортеров бульварных газет, что гоняются за пострадавшими, чтобы сделать удачное фото или настрочить хлесткую статейку. Но ведь к ней это не имеет никакого отношения. Вовсе не праздное любопытство побуждает ее пойти к этим людям. Будь ее воля, она предпочла бы вообще их не видеть. Почему Джейми не понимает, что ею руководит чувство долга? Что бывают моменты, когда ты просто не имеешь права уклониться? Взять и забыть легче всего. Можно, конечно, сказать Иану, что ее глубоко взволновал его рассказ, но объяснить видения невозможно. Но, сделав так, она сознательно закроет глаза на то, что семью погибшего юноши, возможно, мучает желание выяснить, кто виновник трагедии. Что бы сказали эти люди, узнав, что она обладала важными сведениями и не сочла необходимым ими поделиться? Джейми опять опустился на стул.

– Послушайте, – вздохнул он. – Я должен идти. Мне очень жаль, что я так неудачно выразился. Я позвоню. И помогу во всем, что вы задумали. Годится?

– Да. Но вы вовсе не обязаны что-то делать.

– Я знаю, что не обязан, Изабелла. Но мне кажется… Впрочем, о чем тут говорить? Мы друзья. Так? Друзьям помогаешь. И это нормально. Бывает, мне хочется, чтобы вы… стали немножко другой. Но вы такая, как есть. – Он снова встал и взял в руки футляр с фаготом. – И такая, как есть, вы, знаете ли, очень мне нравитесь.

– Спасибо, – ответила Изабелла, подняв на него глаза. – Вы чудесный друг, Джейми.

Он пошел к выходу. У дверей обернулся и помахал ей. Она помахала в ответ, потом заказала и быстро выпила чашку кофе с бисквитом и тоже вышла из кафе. У съезда с моста Георга IV, в том месте, откуда начинался крутой спуск к Грассмаркету, группа туристов окружила памятник скайтерьеру по кличке Грейфрайерский Бобби. Медленно проходя мимо, Изабелла слышала заученный рассказ гида: «Эта фигурка напоминает нам о верности собаки, четырнадцать лет сторожившей могилу своего похороненного на кладбище Грейфрайер хозяина и ни на день не покидавшей поста».

Изабеллу поразило выражение лица одного из туристов. Слушая гида, он весь подался вперед и недоверчиво покачивал головой. Но верность не химера, и не только собаки умеют ее хранить. Люди тоже годами лелеют в сердце привязанность, несмотря ни на что, вопреки всему, и, глядя на них, нам нужно чувствовать не недоверие, а радость. Джейми умеет оставаться верным, подумалось ей. У него нет надежд, но он верен Кэт, и это почти так же трогательно, как и история Грейфрайерского Бобби. Возможно, стоит поставить памятник Джейми где-нибудь в Брантсфилде и написать на нем: «Этот юноша четырнадцать лет простоял у дверей магазина деликатесов, принадлежавшего его бывшей возлюбленной». Изабелла улыбнулась нелепости этой мысли. Вообще-то над такими вещами нельзя смеяться, подумалось ей. А что же тогда, плакать?

Она думала, что пойдет к обитателям дома на Найл-Гроув не раньше чем через несколько дней, но, проведя весь вечер в размышлениях, отправилась на следующее утро. Объяснить цель прихода по телефону было бы трудно. Сделать это, глядя глаза в глаза, тоже будет непросто, но все же полегче.

Найл-Гроув была плотно застроена викторианскими домами из густо-желтого камня, который со временем выветрился и теперь стал светло-серым. Декоративная отделка всех фасадов подчеркивала красоту улицы. Небольшие, хорошо ухоженные садики полосой отделяли дома от тротуаров. Стены были по большей части увиты плющом или клематисом, обрамлявшими высокие, в частых переплетах, окна. Жилье здесь стоило дорого, ведь это было респектабельное место: ни магазинов, ни случайных прохожих. По такой улице не носятся оголтелые рокеры, подумала Изабелла, и шальную машину, способную оборвать жизнь человека, здесь тоже как-то не представить.

Дойдя до нужного дома, Изабелла толкнула невысокую калитку из чугунного литья, прошла по дорожке и через несколько секунд остановилась перед входной дверью. У двери висел колокольчик – старомодный звонок, прикрепленный к проволоке и вызывающий в доме едва слышный отклик. Изабелла дернула за него и стала ждать. Неясно было, есть ли кто-то дома, и, подождав минуту или две, она уже собиралась вернуться к калитке, чтобы, не без облегчения, отказаться от знакомства с семейством Маклеод, как вдруг дверь распахнулась и на пороге появилась женщина.

Взглянув на нее, Изабелла поняла, что это Роуз Маклеод, упоминавшаяся в «Ивнинг ньюс». Постарше Изабеллы, вероятно уже на пороге пятидесяти, в свободного покроя синем платье. Лицо живое, интеллигентное, запоминающееся; было время, когда любой назвал бы его красивым. Теперь красота – в обычном понимании – уже ушла, но остались спокойствие и величавость. Похожа на музыкантшу, может быть, на скрипачку, подумала Изабелла.

– Чем могу быть полезна? – голос был именно такой, как и предполагала Изабелла: мягкий, с легкой картавостью, свойственной уроженцам Южной Шотландии.

– Миссис Маклеод? – уточнила Изабелла.

Роуз Маклеод кивнула и, не совсем понимая, в чем дело, улыбнулась гостье.

– Меня зовут Изабелла Дэлхаузи. Я живу неподалеку, почти сразу же за углом. На Мерчистон. То есть в каком-то смысле соседка.

– Вот как! – Роуз Маклеод улыбнулась и, чуть поколебавшись, предложила: – Заходите, пожалуйста.

Изабелла прошла вслед за ней через холл в отделенную от него дверью гостиную нижнего этажа. Это была приятная комната с окнами, выходящими на улицу, и стенкой, сплошь состоящей из книжных полок. Что-то похожее найдешь во всех домах по Найл-Гроув, подумала Изабелла. В этом квартале живут образованные люди с хорошим вкусом. Эдвардианский камин, отделанный расписной керамической плиткой, над ним портрет молодого человека кисти кого-то из подражателей Стивена Мангана – плоский, слегка стилизованный под примитив, как бы преследующий зрителя. Каминная полка с двумя розово-пурпурными китайскими вазами – стиль famille rose.

Изабелле было приятно, что Роуз Маклеод пригласила ее войти в дом. Чтобы так обойтись с незнакомкой, нужно иметь доверчивый характер. Впрочем, такие манеры еще сохраняются в Эдинбурге, во всяком случае кое-где. Изабелла уселась в низкое кресло у камина.

– Простите меня за такое вторжение, – начала она. – Мы никогда не встречались, но я знаю о… вашем сыне. От души вам сочувствую.

– Спасибо, – наклонив голову, сказала Роуз. – Это случилось несколько месяцев назад, но кажется… будто только что.

– У вас есть еще дети?

– У нас было три сына. Рори – первенец. Двое других – студенты. Один в Глазго, второй в Абердине. Оба собираются стать инженерами. – Она помолчала, потом взглянула на Изабеллу глубокими голубыми глазами. – Я потеряла мужа несколько лет назад. Он тоже был инженером.

Повисло молчание. Изабелла стиснула руки так, что косточки побелели. Роуз ждала.

– Причина моего прихода, – наконец заговорила Изабелла, – связана со смертью вашего сына. Мне не очень понятно, удалось ли полиции что-то установить. В «Ивнинг ньюс» было объявление, сообщавшее, что они ищут свидетелей. Кто-то откликнулся?