Возле ЦПУ их уже ждали. Когда из капсулы показался красный от смущения Никита, женщины ахнули.

Середа вышел следом и проворчал:

— Рассказывай, Никитос…

— Да я почти ничего не помню… — закряхтел тот. — Зашел во второй раз к себуму, принес воды… Он на меня смотрит и вдруг как выбросит руки! И в горло как вцепится! Человеческие руки, понимаете?! И все, и я в отключке…

— Точно, гетероморф, — деловито покивал Вайнштейн и громко приказал: — Тащите Лженикиту вниз, на «Тенгри» или «Перун»! Надо провести ему глубокое ментоскопирование!

Середа проследил, как Кэссиди с Копаныгиным поволокли бледного двойника, и потопал следом — было интересно.

В нулевом шлюзе пол был холодный, и он сразу пожалел, что не обулся. Но палуба «Тенгри» снова встретила его теплом. Лженикиту завели в медотсек и зафиксировали в стендовом кресле. Надвинули сверху колпак ментоскопа. Вайнштейн оживил рабочие экраны и вывел на них узорчатую ментограмму.

— Вот, флагман! — гордо заявил он. — Глядите!

— Куда? — спросил флагман.

Профессор обвел пальцем затейливую загогулину, похожую на две буквы «К», если одну из них дать в зеркальном отражении.

— Видите? Это ментальный аттрактор! У человека он почти не виден, у прочих рас аттрактор смазан или ламинарен, и только у гетероморфов выделяется на схеме! Это как ментальное клеймо, по нему легко узнать гетероморфа, неважно, в каком он обличье предстанет!

— Так гетероморфы могут принимать любое обличье? — спросил Середа.

— Любое, примерно равное им по объему. Для биотрансформации им хватает трех-четырех дней. Этот просто не успел: создав внешность Никиты, он не подготовил внутренние органы, те же голосовые связки. Но сообщить себумам наше местоположение смог!

— Ясно, — глухо проговорил Середа.

В этот момент раздался писклявый голос гетероморфа. Лженикита сказал:

— Я требую связаться с ближайшим координатором БМО! Немедленно! Мне нужно увидеться с ним! И учтите: я буду жаловаться во Всемирный Совет!

Середа покачал головой и заверил врага:

— Не будешь.— Повернувшись, чтобы уйти, он бросил через плечо: — Расстрелять его. Что останется — в утилизатор.

Гетероморф обезумел от ужаса, а когда Копаныгин поволок его к кессону, завизжал, цепляясь за переборку. Кэссиди каблуком ударил по скрюченным пальцам, и Михаил вытолкнул гетероморфа в шлюз. Поросячий визг заметался эхом по гигантскому шлюзу, но недолго длился противный сверлящий звук — полыхнула красно-лиловая вспышка и прокатился короткий гром от выстрела из скорчера.

— А где тут утилизатор? — гулко разнесся баритон Чака.

— А вон! — ответил ему бас Копаныгина. — Ты бери нижнюю половину, а я верхнюю потащу…

Середа почувствовал смертельную усталость. «На киберпилоте» добрался он до своей каюты и упал на диван. В огромном обзорнике чернело облако Оорта, колоссальное вместилище для миллиардов комет. Одна такая летела в сотне километров от крейсера — громадный «снежок» изо льда, пыли и замерзших газов. А сбоку экрана светилась яркая звезда, почти неотличимая от других, озарявших обзорник своим сиянием. Это было Солнце.

1

— Налей еще грамульку…— Тенин пододвинул свой бокал с магнитным ободком и застенчиво улыбнулся. Тенину было стыдно.

— Может, хватит уже? — вздохнул Токмаков, наваливаясь на стойку.

Тенин вздохнул еще тяжелее. Токмаков испустил и вовсе душераздирающий вздох и плеснул в бокал на два пальца джина. Тенин мотнул нечесаной головой, выражая благодарность, и медленно поглотил выпивку. Он быстро захмелел, и его глаза, страдающие глаза брошенной собаки, обессмыслились. Тенин подпер ладонью вялый подбородок, смешно перекосив лицо, и уставился куда-то за стойку, в Зазеркалье, отражающее ряды бутылок с известными напитками. Взор его блуждал.

«Эх!..» Токмаков перестал протирать бокалы — извечное занятие бармена — и скрылся в подсобке, буркнув:

— Я прогуляться…

Но Тенин его не слышал — он раскачивался на табурете и мычал что-то насчет шума в камышах. Бармен быстро облачился в пустотный комплект, отшлюзовался и покинул столовую.

Солнце — маленькое слепящее пятнышко — и не грело, и светило слабо, но тени отбрасывало, нечетко выделяя всю автономную систему искусственных спутников Цербера, именуемую транскосмической звездолетной базой «Умбон». Верфи, обсерватории, мастерские, космические ангары, заправочные станции, черные цистерны плантации с хлореллой, оранжереи, обитаемые тороидальные блоки, стеклянные сады отдыха соединялись между собой тросами и причальными штангами и обращались вокруг Цербера, совершая виток за тридцать с лишним часов.

Внизу проплывала бурая равнина этой заплутоновой планетки, кружащейся на границе между Поясом Койпера и Облаком Оорта. Местами кирпичную унылость ее поверхности освежали желтовато-розовые пятна — замерзшая органика. Солнце отсюда смотрелось яркой звездой, погруженной в пылевое облако.

Токмаков включил магнитные подковки на башмаках и зацокотал по решетчатому мостику. Локальная гравиустановка действовала, но береженого бог бережет.

Токмаков прошел метров десять и остановился, выйдя из тени Большой Антенны. Он всегда здесь останавливался. Отсюда открывался хороший вид — все планеты Солнечной системы можно было разглядеть. Вон Нептун кажется голубой крапинкой, а там Сатурн, Юпитер… Землю, конечно, не увидишь без телескопа — отсюда до Солнца восемьдесят астроединиц. Зато небо какое! Столько звезд с внутренней зоны не узришь — пылевые облака мешают. Токмаков вздохнул и двинулся дальше. Прогулки его не успокаивали, но настраивали на философический лад, с действительностью не примиряя, лишь пополняя запас терпения.

Токмаков прошел стеклянной круглой галереей и выбрался к верфям. На стапелях тянулись, тая в пустоте, колоссальные диски суперкрейсеров, заложенных пять лет назад, а в позапрошлом году законсервированных. Виден был только один, необъятным бортом закрывавший Млечный Путь, остальные два можно было только представить — каждый суперкрейсер расплывался в поперечнике на шесть, а то и на все восемь кэмэ. Толстая решетчатая ферма причала устремлялась в бесконечность на добрых двести километров, но так далеко Токмаков никогда не уходил. Да и зачем?

Потоптавшись на перекрестке двух мостиков, он повернул обратно. Что-то сегодня никакая философия не лезет в голову. До чего ж все обрыдло…

Токмаков, сколько себя помнил, всегда любил готовить. На базу «Умбон» летели люди, страдающие избытком энтузиазма и дурной романтики, они хотели быть поближе к звездам, ну, хотя бы к царству комет, которыми набито Облако Оорта, а Токмаков, инженер-гастроном со стажем, прибыл сюда, чтобы кормить работников вкусно и сытно. Но вот уже второй год подряд он их только поит… Его столовая превратилась в космический салун, куда изредка забредают агротехники из оранжерей или инженеры-сборщики, так и не улетевшие обратно на Землю. «Зачем?» — бурчат они, заходя остограммиться. Что они забыли на Планете? Им обещали интересную работу, у них был шанс построить самые могучие боевые корабли в Рукаве Стрельца! А потом всего этого богатства их лишили, обобрали душу, гады… Крючкотворы, волокитчики, рыла кувшинные…