Король: всегда, везде подданные ощущали его присутствие, его власть; парадоксальным образом он был общедоступен и бесконечно отдален от всех. Он являлся полунебесным существом, но ни одно злоупотребление, ни одна несправедливость не могла считаться недостойной его внимания, если с ними не справлялись те, кто действовал от его имени. При том что повсюду имелись его представители, при отлаженной и эффективной системе администрации король не позволял никому заменить его в повседневных делах правления, а тем более развеять окружавший его мистический ореол, ауру божественного величия, от которого, как он знал, зависела сплоченность его королевства. Не зря его изобразили в Марторане коронуемым самим Христом.

Эмиры, сенешали, архонты, логофеты, протонотарии, протобилиссимы – сами титулы высших сановников, казалось, добавляли величия королевскому двору. Но их одних, в каком бы обличье они ни представали, было недостаточно, чтобы сделать договор Рожера в Палермо самым блестящим в Европе XII в. Сам Рожер славился ненасытной тягой к новым сведениям и любовью к знаниям. Во время своего официального вступления в Неаполь в 1140 г. Рожер изумил неаполитанцев, сообщив им точную длину их земляных стен – 2,363 шага, которая (что неудивительно) никому из них не была известна. За этой любознательностью следовало глубокое уважение к учености, уникальное среди его собратьев государей[37]. К 1140-м гг. он пригласил в Палермо многих известных ученых, врачей, философов, географов и математиков из Европы и арабского мира и с течением лет проводил все больше времени в их обществе. Не имея собственной семьи – а он много лет был вдовцом, – только с ними он мог отбросить часть церемоний, подчеркивавших его королевское достоинство; говорят, что, когда ученый входил к королю, Рожер поднимался и шел ему навстречу, затем брал под руку и усаживал рядом с собой. И во время ученых бесед, велись ли они на французском, на латыни, греческом или арабском, он, по-видимому, вполне мог высказывать и отстаивать собственное мнение. «Его познания в математике и в политической сфере были неизмеримо широки. Беспредельны были его познания и в прочих науках, столь глубоко и мудро он изучил их во всех подробностях. Ему принадлежат необычайные открытия и чудесные изобретения, подобных которым до того не совершал ни один государь».

Эти слова написаны Абу Абдуллой Мухаммедом аль-Идриси, близким другом Рожера и самым почитаемым из всех придворных ученых. Идриси приехал в Палермо в 1139 г. и провел там большую часть своей жизни; в течение пятнадцати лет он возглавлял комиссию, созданную по приказу короля, для того чтобы собрать все возможные географические сведения, сопоставить их, объединить, изложить в подобающей форме, создать труд, вмещающий в себя все доступное знание о физическом мире. Сицилия, расположенная на стыке трех континентов, порты которой по количеству и разнообразию прибывающих в них судов не имели соперников в Европе, являлась идеальным местом для работы такого рода, и в продолжение пятнадцати лет, когда корабль приставал в Палермо, Мессине, Катании или Сиракузах, специальные люди расспрашивали всех находившихся на борту о землях, в которых они побывали, климате и населении. Эти люди являлись, скорее всего, официальными представителями комиссии, но путешественника, обладающего особенно ценными сведениями, могли препроводить в королевский дворец для подробной беседы с Идриси или, иногда, с самим Рожером.

В результате этой работы, завершившейся в 1154 г., примерно за месяц до смерти короля, появились на свет две вещи. Первая представляла собой огромную планисферу из чистейшего серебра, весившую не меньше четырехсот пятидесяти римских фунтов, на которой было выгравировано «взаимное расположение семи климатов, а также областей, стран и морских побережий, ближних и дальних, заливов, морей и потоков; местонахождение пустынь и обработанных земель и расстояния до них по обычным маршрутам в различных мерах длины, с указанием портов». Многие дорого бы дали за то, чтобы этот замечательный артефакт сохранился; увы, ему суждено было погибнуть через несколько лет после создания в смутах следующего царствования.

Но второй и, наверное, даже более ценный плод трудов Идриси дошел до нас полностью. Эта книга, полностью именуемая «Развлечение для человека, жаждущего полного знания о различных странах мира», но более известная как «Книга Рожера»[38], является величайшим из географических сочинений Средневековья. На самой первой странице читаем:

«Земля круглая, как шар, и воды держатся на ней благодаря естественному равновесию, от которого нет никаких отклонений».

Как и следовало ожидать, в «Книге Рожера» изложение сухих топографических сведений, многие из которых поразительно точны для работы, появившейся за три с половиной века до Колумба, дополнено рассказами путешественников; но даже относительно последних можно предположить, что они подвергались строгому критическому отбору. Это, в конце концов, научная работа, и нам не позволяют об этом забыть; здесь нет места полным небылицам. Но автор, со своей стороны, не теряет веры в чудеса, и книга является захватывающим чтением. Мы узнаем, например, о королеве из Мериды в Испании, к которой вся пища приплывала по водам, или о рыбе хария, жившей в Черном море и доставляющей много хлопот местным рыбакам, когда они ловят ее в сети. Нам рассказывают, что на Руси зимние дни столь коротки, что их едва хватает, чтобы прочесть пять обязательных молитв, и что норвежцы – некоторые из них рождаются вообще без шеи – жнут зерно, когда оно еще зеленое, и сушат его над очагом, «поскольку солнце редко светит над ними». Об Англии мы читаем:

«Англия расположена в Океане Тьмы. Это крупный остров, чьи очертания напоминают голову страуса и где имеются богатые города, высокие горы, большие реки и долины. Эта земля плодородна, ее обитатели храбры, решительны и предприимчивы, но находятся во власти вечной зимы».

Хотя в придворный круг Рожера входили не только арабы, подобные Идриси, они, по всей видимости, составляли ядро этой группы, и многих европейцев, обосновавшихся в Палермо, этот город привлекал именно своим арабским духом. И неудивительно. В отличие от христианства, ислам никогда не делал разницы между священным и мирским знанием. В темные века, когда Римская церковь, следуя мрачному примеру Григория Великого, боялась всех светских штудий и препятствовала им, мусульмане помнили, что сам пророк наставлял правоверных искать знания всю жизнь, даже если «эти поиски приведут вас в Китай», поскольку «тот, кто странствует в поисках знания, следует по пути Аллаха в рай». В течение многих веков на Западе признавали, что научные достижения мусульман, особенно в области математики и физики, превосходят все то, чем могла похвастаться Европа. Арабский стал, по сути, международным языком науки. Более того, множество античных ученых трудов, чьи греческие и латинские оригиналы оказались потеряны для христианского мира, уничтоженные во время варварских нашествий или погребенные под накатившейся волной ислама, сохранились только в арабском переводе. К XII в., в основном усилиями евреев-сефардов, некоторые из них вновь появились на европейских языках; но это не уменьшало необходимости для серьезных занятий наукой знать арабский.