Гена, захлёбываясь от возбуждения, начал живописать, что творится у них в прокуратуре в связи с заданием Генеральной по борьбе с укрывательством преступлений. Следователи, помощники, замы, канцелярия, все поголовно собирают материалы на руководителей УВД, утверждавших «отказники», из которых впоследствии родились уголовные дела.

— Своими глазами факс читал — к понедельнику возбудить дела на начальника и всех его замов! — реготал Каблуков. — Во умора! Геннадий Викторович знает, когда свалить в отпуск! Как в лужу глядел!

Пшеничный услышал эту новость впервые. Подумал — тема будет интересна боссу, у которого давно разладились отношения с полковником Сомовым. В кресле начмила Катаев хотел видеть своего человека. В последнее время он корешился с начальником МОБ Коробовым.

Безопасник попытал Каблукова насчёт подробностей, спросил, на сколько процентов тот преувеличивает. Следователь мамой поклялся, что говорит чистейшую правду. Якобы кампания против милиции развернулась по всей стране.

На полуслове Гена осёкся, выразительно зашевелил ноздрями:

— У-у, как шашлычком наносит! Когда уже мы по-людски выедем? С мангальчиком, с мяском, с водочкой?

— Н-не знаю, ч… ч-чего ты п-п-п… пра-аставу за отпуск з-зажал?! — зубасто оскалился Сутулов.

— А ты день рождения зажал! — огрызнулся Каблуков, выливая из бутылки остатки пива.

Опьянение, исподволь накрывавшее Пшеничного, выглядело чудным. Мозг недоумевал, на каком основании хозяин пичкает себя запрещённым продуктом. Следом желудок расстроился, забурлил на два возмущённых голоса. Безопасник незаметно огляделся, намечая пути отхода в кусты на случай приступа диареи. Чёртова поездка в Мордовию не выходила у него из головы.

Сутулов, как все люди холерического темперамента, подвыпив, сделался суетливым. Задирал Каблукова, обидно докапывался до Ковальчука, предлагал обоим бороться.

Потом в башку ему втемяшилось искупаться. Компаньонов себе он не нашёл. Скинул ветровку, разулся, залихватски стащил линялую футболку и камуфляжные штаны. Цепляясь за кусты, спустился к воде. Сперва ногой проверил температуру, потом с воплем «Открываю, бляха, сезон» забежал в озеро, вздыбив фонтан брызг.

— За буйки не заплывай, дельфин! — Пшеничный осторожными приставными шажками сошёл к водоёму.

По роду былой деятельности он знал, сколь опасна невинная забава на хмельном кураже. Не раз и не два выезжал на утопленников.

Сутулов, впрочем, контроля над собой не потерял. Окунулся и, подсмыкивая отяжелевшие от воды полосатые семейники, посеменил на бережок. Едва не загремел на глинистом откосе. Раздетый, убойщик походил на подростка-акселерата. Плоская грудь без растительности, выступающие ключицы, острые лопатки, тонкие голенастые ноги. Несмотря на слабо выраженную мускулатуру, в потасовках и задержаниях он не сбоил. Был жилист, вязок и резок. Как былинный богатырь Алёша Попович — не силой силён, а напуском смел.

Укрывшись за «фордом», Сутулов наскоро отжал трусы. Закурил с жадностью, словно надеялся согреться дымом. Купанье ненадолго умерило его активность.

Запас пива иссяк. У Каблукова разъело нос, он вкрадчиво допытывался у Пшеничного, на месте ли в бардачке заветная бутылочка «Путинки».

Безопасник, не отрицая наличия НЗ, лениво отговаривался:

— Какая водка без закуси?

— Закуска градус убивает! — Гена козырнул фирменной остротой острожских бухариков.

Тут Сутулов звонко шлёпнул себя ладонью по мокрому лбу и рассказал новость, которую чуть не забыл. На минувшей неделе в городе объявился Маштаков. В четверг перед обедом он тусил на КПП, а в пятницу позвонил им в ОРЧ, спросил Рязанцева. Молодой быстро с ним перебазарил и выскочил на улицу, прихватив с собой гантели. Через пять минут вернулся пустой.

— П-по в-виду н-на… н-настоящий б-бомж! С-стрижка п-под ноль, п-пропитой, чё-орный, н-н…небритый. В о-обносках, ч-чучело o…o-о-городное! — Сутулов верил, что именно в таком облике он видел Маштакова через тонированное стекло служебной «шестёрки».

У Гены рот распахнулся экскаваторно, сигаретка от нижней губы отлипла, еле-еле успел он её подхватить. В прокуратуре такой чумовой новости никто не знал…

Напрягся и Пшеничный, но он умел маскировать эмоции. Опустил глаза, чтобы их блеском не выдать возбуждения. Нежданно-негаданно объявился упырь, поломавший ему жизнь и не ответивший за своё паскудство.

— Гантели-то ему зачем?! Ты спросил у Рязанцева? — Каблуков держал убойщика за рукав, словно тот задумал рвануть наутёк.

— С-спросил. Г-г…говорит — фи… ф-физкультурой за-аниматься. Шняга к-какая-то. В-в цветмете с-сколько да-а…дадут за-а ч-чугунину? Ш-шняга…

Помалкивающий Ковальчук вставил свои пять копеек. Юрец не переваривал Маштакова с того дальнего дня, когда он ввалился к ним в МРО с обыском. В чёрной форме с серебряными погонами, как эсэсовец. Новую обмундировку надзорного ведомства младший лейтенант Ковальчук узрел тогда впервые. Упиваясь властью над сыщиками, зампрокурора рьяно лазил по столам, по сейфам. Юрина память сохранила именно множественное число, хотя в реале обыск производился только на рабочем месте подозреваемого Пшеничного.

Допрашивал Маштаков всех самолично, следаку не доверил. Мало ему, собаке, было одного Ваньки, под остальных копал. Силился доказать, что они крышуют ларёчников на привокзальной площади. Атам темка варёного яйца не стоила.

Биография прокурорского подтверждала истину, что Бог — не фраер. Прогневив Всевышнего, Маштаков катился по наклонной. И достукался вот до вонючего бомжары.

Десять лет назад «мрошников» тряхнуло жёстко. Сутулов с перспективных начальников отделения слетел обратно в опера. По первости он радовался, что отделался малой кровью, но потом закручинился. Понижение лишило его шанса получить «подполковника». На этой почве он дулся на спалившегося Пшеничного. Когда тот освободился, они долго не контачили.

Очередное звание Сутулов всё-таки урвал путём кадровой комбинашки, втихую практиковавшейся в МВД. На месяц его формально поменяли должностями с замначем областного убойного отдела Сапегой. Представили к «подполу», а через неделю после приказа обоих вернули на прежние места. Временная потеря зарплаты традиционно компенсировалась проставой. Привередливый Сапега выбрал центровой кабак. Именинник не возражал, сколько можно в майорах тухнуть!

После этого знаменательного события лёд между Сутуловым и Пшеничным растаял. Однако прежние отношения, когда нараспашку была душа, не восстановились.

…Гена Каблуков, расчехлив мобильник, поднялся к дороге, где лучше проходил сигнал, и вызванивал попутчиков и попутчиц на вторую серию субботнего отдыха.

Ковальчук, выглядывая затаившихся в траве коварных клещей, как по минному полю, пробирался к кустам за естественной надобностью.

Пшеничный угощал Сутулова сигаретой и говорил по-свойски, но с требовательной интонацией:

— Володь, ты разведай там про Маштакова. Где дохнет, чем промышляет?

— Р-ря…Ря-азанцев х-хрен ска-ажет…

— Напрямую не скажет, но ты же знаешь, как инфу выудить. В одном кабинете сидите. Реально буду должен.

Не забывая о правиле — хочешь достичь результата, используй любой удобный повод — Сутулов напомнил о собственном бубновом интересе.

Пшеничный успокоил приятеля, веско выбрасывая между затяжками слова, перемешанные с клубками дыма:

— Володя, всё делается. Пока путной вакансии нема. Ты ж не хочешь вратарём стоять? Несолидно подполковнику на побегушках…

В действительности, начальник СБ даже пробного шара не прокатывал насчёт Сутулова.