Но меня охватило странное чувство, когда Стейси вошла и сказала:

– Ты не отозвалась на стук в дверь. Я подумала, ты спишь.

Вдруг все показалось сюрреалистичным. Не расстрел в школе. Не транслируемые по телевизору кадры с кричащими школьниками, несущимися из дверей школы, точно кровь из поврежденной артерии. Не смерть Ника и детектив Панзелла, выдающий мне фразочки в стиле «Закона и порядка»[9]. А то, что было до. Начиная с первого класса, когда Стейси языком подталкивала шатающийся зуб и он торчал у нее изо рта как кусок жвачки, а я светила голым животом на турнике детской площадки. Все это будто было сном. А настоящее, вот этот ад – он был моей реальностью.

– Привет, – ответила я.

Стейси сконфуженно встала у изножья моей кровати, как Фрэнки в тот день, когда я очнулась в больнице.

– Болит? – спросила она.

Я пожала плечами. В том, иллюзорном мире подруга задавала мне этот вопрос тысячи раз о полученных синяках, царапинах и содранных коленках. В мире, где мы были обычными детьми, которые не стеснялись голых животов и шатающихся во рту зубов.

– Чуть-чуть, – солгала я. – Не сильно.

– Я слышала, у тебя там целая дыра. Правда, мне это сказал Фрэнки. Не знаю, насколько ему можно верить.

– Болит не сильно, – повторила я. – Большую часть времени я почти ничего не ощущаю. Болеутоляющие.

Стейси поскребла ногтем стикер, приклеенный к перилам кровати. Я достаточно хорошо знала подругу, чтобы понять: она растеряна или расстроена. А может, и то и другое. Стейси вздохнула.

– Сказали, со следующей недели мы можем идти в школу, – начала она. – Ну, кто хочет. Думаю, многие боятся возвращаться. Многие еще не отошли от случившегося… – ее голос оборвался, лицо вспыхнуло. Она словно устыдилась того, что упоминала об этом.

У меня перед глазами встала еще одна картинка из иллюзорного мира, в котором мы со Стейси, спрятавшись под накрытым скатертью столом на заднем дворе ее дома, засовываем в рот пупсам ложки с воображаемой едой. Кормление пластиковых кукол казалось таким реальным! Все казалось реальным.

– В общем, я возвращаюсь в школу. Дьюс тоже. Думаю, и Дэвид с Мейсоном придут. Мама против, но я хочу вернуться, понимаешь? Мне нужно это. Не знаю, как объяснить.

Она подняла голову и некоторое время смотрела телевизор. Вряд ли ее интересовало происходящее на экране, где ведущий кулинарного шоу вытаскивал из духовки профитроли. Наконец она взглянула на меня. Ее глаза увлажнились.

– Ты не будешь говорить со мной, Валери? – спросила она. – Ты ничего мне не скажешь?

Я открыла рот. Разум пустовал, а может, был затуманен резким возвращением из мира иллюзий в настолько отвратительную реальность, что ее мерзкий вкус почти ощущался на языке.

– Кристи Брутер умерла? – вырвалось у меня.

Стейси долгое мгновение смотрела на меня расширившимися глазами.

– Нет. Не умерла. Она лежит в палате дальше по коридору. Я только что ее видела.

Когда я ничего не ответила, подруга откинула волосы назад и с прищуром спросила:

– Разочарована?

Мне этого хватило. Одного-единственного слова, давшего понять, что моя давняя подруга Стейси, с которой мы вместе пошли в первый класс, которая носила мои купальники и красилась моими тенями, тоже считала меня виноватой. Даже если она не произносила этого вслух, даже если я не нажимала на курок, Стейси все равно в глубине души винила меня.

– Конечно, нет. Но я пока не могу разобраться в своих мыслях и чувствах, – впервые за все эти дни искренне призналась я.

– Хотела сказать тебе… поначалу я никак не могла поверить в случившееся. Я не верила, что виновники стрельбы – вы. Ты и Ник… Ты была моей лучшей подругой. А Ник всегда казался мне классным парнем. Эдаким юным Эдвардом Руки-ножницы, в хорошем смысле. Я и подумать не могла… Поверить не могла. Ник… Невероятно.

Качая головой, Стейси направилась к двери. Я оцепенело сидела в инвалидном кресле, переваривая ее слова. Она не могла поверить? Что ж, мне тоже не верилось. Не верилось в то, что моя давняя и «лучшая» подруга приняла все услышанное про меня по телевизору за чистую монету. Она даже не удосужилась спросить меня: правда, что все случилось так, как об этом рассказывают? Моя «пластичная» подружка, из которой можно вылепить что угодно, стала той, кто мне не доверяет.

– Мне тоже до сих пор в это трудно поверить, – сказала я. – Но клянусь, Стейси, я ни в кого не стреляла.

– Ты попросила Ника сделать это за тебя, – ответила подруга. – Мне пора. Я рада, что ты в порядке. – Она взялась за дверную ручку и открыла дверь. – Сомневаюсь, что тебя подпустят к Кристи Брутер, но может, извинишься перед ней, если встретишь ее в коридоре? – Стейси вышла в коридор, но прежде чем дверь с шелестом закрылась за ней, до меня донеслось: – Я извинилась.

Целый день после этого я ломала голову над тем, за что, черт возьми, извинялась перед Кристи Брутер Стейси. А когда до меня дошло, что возможно, она извинялась за дружбу со мной, мой иллюзорный мир рухнул и исчез. Его словно и не было никогда.

10

Проснулась я с ощущением, что новый день принесет перемены. Думала, вернусь домой. Пока я спала, приходила мама. Она оставила для меня одежду, а потом испарилась как дым. Я села в постели и смахнула с глаз волосы. Кровать заливал струящийся из окна солнечный свет.

Я вылезла из постели, взяла костыли, прислоненные медсестрой к стене у моей кровати, и допрыгала с их помощью до ванной – теперь я могла передвигаться самостоятельно целый день. Из-за болеутоляющих я все еще чувствовала легкую слабость и головокружение, но мне больше не ставили капельниц и повязка на ноге хоть и доставляла неудобство, но мешала не сильно. Я ощущала ноющую боль в бедре– так, наверное, ноет засевшая между пальцев заноза.

Передвижение с костылями и умывание заняло у меня немало времени, и когда я вышла из ванной, на краешке постели уже сидела мама. У ее ног стоял маленький чемодан.

– Что это? – спросила я, доковыляв до кровати. Взяла футболку и начала снимать пижаму.

– Вещи, которые тебе могут понадобиться.

Вздохнув, я натянула футболку и принялась за джинсы.

– То есть я тут еще на один день остаюсь? Но я же хорошо себя чувствую. Могу самостоятельно передвигаться. Мне можно пойти домой. Я хочу пойти домой, мам.

– Дай я тебе помогу. – Мама наклонилась помочь мне облачиться в джинсы.

Она застегнула за меня молнию и заклепку – это было стремно и успокаивающе одновременно.

Я прохромала к инвалидному креслу и опустилась в него. Вытащила попавшие под футболку волосы и устроилась поудобнее. Потом подъехала к тумбочке, на которой медсестра оставила поднос с завтраком. Я унюхала запах бекона, и в животе заурчало.