— Ты сомневаешься в этом?

— Да. Потому что этого еще никогда не было.

И прежде чем она успела ответить, он снова увлек ее в свои объятия, и она забыла обо всем на свете. А после страсти пришло чувство умиротворения, такое же ценное, как и желание.

— Никто никогда не был твоим? — спросила она удивленно. — Это неправда.

— Трудно поверить, да? Но ведь нельзя говорить людям, что они тебе нужны. Это слишком опасно.

— Я знаю. Они сами должны догадаться.

— Да. Но они не догадываются. Никто. Кроме тебя. Но до тебя… — Он замолчал.

— Твоя невеста? — спросила она. — Ты ведь, наверное, любил ее.

— Да. Я думал, что нашел свою женщину… Но все оказалось не так. Я не мог быть таким, каким она хотела меня видеть, — мужчиной, который отдавал бы ей все свое внимание. Она не хотела считаться с моими обязательствами перед другими людьми.

— Она пыталась заставить тебя сделать выбор?

— Что-то вроде того. Мне трудно винить ее. Я всегда ставил свою семью на первое место, но разве я мог иначе? Чарли был тогда почти ребенком, а мать… так никогда и не оправилась от шока. Я был нужен им. Одним словом, мы с Верите решили расстаться.

«Но со стороны все это выглядело совсем по-другому», — подумала Пеппе. Возможно, в этом виноват был сам Роско, который прятал свои чувства под холодной, бесстрастной маской. Что в конце концов и оставило его в ужасном одиночестве…

Пеппе крепче обняла его, желая передать ему свое тепло.

— Я хочу спросить о твоем отце… Расскажи мне, что случилось, когда он умер? Вы были с ним очень близки?

— Близки?.. — повторил Роско, словно обдумывая это слово. — Я восхищался им. Я думал, что он гений, начавший с нуля и построивший целую империю. У него была власть, и это было здорово. Святая простота! В те дни я был так же наивен, как и Чарли. — Роско помолчал и продолжил: — Меня просто распирало от гордости, когда он взял меня в свою фирму. Он сказал, что для этого дела у меня подходящие мозги. Мы были одной командой, мы вместе работали, чтобы завоевать мир. Так я думал тогда. Только после того, как он умер, передо мной предстали все эти горы долгов, мошенничества, обмана… Он лгал всем. Моей матери, которая и знать не знала о веренице любовниц, высасывающих из него все соки. Своим сотрудникам, которые верили ему. Мне, его сыну, который был горд, что у него такой отец… И вдруг обнаружил, что ничего, ничего этого не было! Если бы ты только знала, с какой легкостью он мною манипулировал. Он понимал, что меня обмануть проще всего.

— Потому что ты был его сыном и любил его. Этим он и пользовался. Винить надо его, а не тебя.

В сумрачном свете она скорее почувствовала, чем увидела его усмешку.

— Очень разумная точка зрения. Но в те дни она вряд ли бы помогла ошеломленному юнцу, обманутому отцом, которого он почти боготворил. Я узнал о его предательстве только тогда, когда было поздно задавать вопросы. Отец был мертв. Я видел его в морге — он лежал на столе, холодный, безучастный, покинувший этот мир… покинувший меня. Мне хотелось крикнуть ему: почему ты не доверял мне?! Мы могли бы вместе бороться за наше дело. Но он предпочел просто уйти, свалив все на мои плечи.

— Потерпев крушение, он оставил тебя на пустынном берегу.

— На пустынном берегу… — пробормотал он. — Да, именно так… Я оказался стоящим на краю скалы, о которой раньше даже не подозревал. Нет пути вперед, нет пути назад, не с кем поговорить…

Не с кем поговорить. Эти слова, можно сказать, стали эпиграфом ко всей жизни Роско. Его связь с отцом оказалась иллюзией. Мать получала, но отдавала немного. Чарли брал все и не отдавал ничего. И Роско был словно после кораблекрушения, выброшенный волнами жизни на необитаемый остров…

— Ты один пошел в морг или с тобой был кто-то еще? Твоя мать?

— Нет, она могла бы этого не вынести. Было слишком много всего, чего ей не стоило знать.

— Другие женщины?

Он кивнул:

— До нее, конечно, доходили слухи. Я, разумеется, все отрицал, говорил, что никогда не слышал, чтобы он был ей неверен. Я боялся, что она может что-нибудь сделать с собой, если узнает. Какая ирония! Я виню Чарли за его глупое вранье, а глубину моей лжи просто нельзя измерить. На какие хитрости я только не пускался тогда, скольких людей мне пришлось подкупить, чтобы они не проболтались!

— Иногда приходится лгать, чтобы защитить того, кто тебе дорог. Это совсем не то, что лгать ради себя. Наверное, и о делах фирмы ты ей тоже тогда не сказал.

— Я только намекнул, что дела не блестящи, но самое плохое, конечно, скрыл. Иногда мне кажется, что рынок и акции — это единственная часть моей жизни, где я по-настоящему честен.

Ее лицо стало серьезным.

— То, что тебе пришлось пойти на хитрость, еще не делает тебя нечестным, — сказала она. — Нужно учитывать, ради чего тебе пришлось на это пойти. По-моему, ты самый честный человек из тех, кого встречала. И я знаю это, потому что знаю тебя.

На мгновение он замер, но потом его лицо просветлело.

— Ты знаешь меня, — прошептал Роско. — Теперь я ни за что не позволю тебе уйти.

На следующее утро Пеппе проснулась с каким-то нехорошим предчувствием. Она попыталась стряхнуть его с себя, удивляясь, как это возможно после такой ночи. Но, вероятно, это чувство именно там и имело свои корни. Ее беспокойство росло.

То, что его руки обнимали ее, вдруг показалось ей невыносимым. Она попыталась освободиться от его объятий.

— Не уходи, — прошептал Роско. — Останься…

— У меня есть работа, — сказала она. — Так же как и у тебя.

— Черт с ней, с работой!

Она выскользнула из постели, подошла к окну и приоткрыла его. Это было яркое свежее утро с легким снежком в воздухе. Стоя возле окна, Пеппе жадно втягивала в себя воздух, пытаясь заставить отступить темноту.

Еще бы несколько минут — и она бы с этим справилась.

Но Роско сделал то, что свело на нет все ее усилия. Он включил радио, и… звуки рождественской песенки полились в комнату. Пеппе окаменела.

В это счастливое утро

Все хорошо в этом мире…

Однажды она уже слышала эти слова, как раз перед тем, как предательство обрушилось на нее. Роско встал и подошел к ней.

— Не простудись. — Он обнял ее и почувствовал, как она вздрогнула. — Что с тобой?

— Ничего, — быстро ответила она. — Ничего.

— Ты дрожишь. — Он закрыл окно и притянул ее к себе. — Пойдем назад, в тепло.

Она напряглась в его объятиях, не в силах поднять на него глаза.

И солнце всегда будет сиять,

И счастье у нас будет вечным.

Но счастье не могло быть вечным. Счастье закончилось через несколько мгновений после этих слов.