Жертву?

Угу, — мрачно кивнул Вырвиглаз. — Тамошнему духу. Там живёт дух-хранитель, и ему принято давать разные подношения. А если не дашь, то обязательно заблудишься, ногу сломаешь или вообще... Мы вот с отцом петуха чёрного закололи.

Упырь глядел на Вырвиглаза с восхищением, вдохновлённый Вырвиглаз продолжал:

Но даже это не помогло, нас там два дня водило.

Водило?

Ага. Ну знаешь, как леший водит? Только круче. Еле выбрались оттуда, но зато потом женьшень продали и купили две дублёнки.

А ондатры? — спросил я.

Ондатры ондатрами, мы их потом сдали в Костроме... При чём здесь ондатры вообще, я про лешего говорю! Про провального духа то есть. Короче, если пойдёте на провалы, обязательно берите с собой чёрного петуха...

Зачем нам на провалы? — Я плюнул. — Нам и тут хорошо...

Только меня не зовите, я с вами не пойду, я уже насмотрелся. Лес Дуровой, а между сосен вообще какие-то глаза...

Глаза? — насторожённо спросил Упырь.

Глаза. Я же говорю, там дух...

Да-да, — сочувственно покивал я. — Дух-с... Дух, это так... Я знаю, ты, старина, на желудок слаб, но этого не надо стесняться, вот взять Америку...

Ты что, жаба, давно в пятачило не получал? — злобно осведомился Вырвиглаз.

Спокойно, Вырвиглаз, без нервов, — остановил его я. — Тебе нельзя волноваться, желудок может и предать...

Странно, — негромко сказал Упырь, — эти ребята... баторцы, они ещё появились. Новые пришли...

Мы повернулись к карьеру.

Баторцев на самом деле прибыло. И прибывало. Они выходили из леса и тащили на себе надутые камеры от грузовиков, камеры пружинили и глухо звенели. У воды баторцы сбросили их на песок и принялись подкачивать крякающим насосом.

Зачем они это надувают? — спросил Упырь.

Ну ты и баран, — хихикнул Вырвиглаз. — Самая глубина в центре, а возле берега один ил и головастики. Поэтому они с камер и купаются. На это весь наш расчёт.

То есть?

Вырвиглаз указал пальцем на воткнутые в песок рогатки. На рогатках была развешена одежда. Я подивился продуманности Вырвиглазова плана — и про рогатки знает, и про камеры, наверняка не первый раз тут зависает.

Баторцы тем временем накачали камеры, связали их в подобие плота и спустили на воду. Вырвиглаз приложил к глазу полбинокля.

Ну и коряги, — сказал он через минуту. — Девчонки коряги, парни доходяги, все ребристые, как караси...

Да они ещё маленькие совсем, — возразил я.

Всё равно коряги. Правду говорят, что баторские девки сплошь коряжистые...

Ты что, сюда баб пришёл рассматривать?

Да я не на баб смотрю, я на пацанов смотрю, ищу...

Узнаёшь кого-нибудь? — спросил я. — Кто тебя по морде бил?

Не-а... Да какая разница, кто. Надо это... выскакивать и... Короче, я не могу...

Вырвиглаз скосился в мою сторону.

И что ты на меня смотришь? — прищурился я. — Я не пойду. У тебя же не нога повреждена, а рожа. Ты же не рожей ходишь?

Они меня издали заметят, — довольно невразумительно сказал Вырвиглаз.

Я в свою очередь поглядел на Упыря.

Что? — не понял тот.

На это я и рассчитывал.

Точно! — обрадовался Вырвиглаз. — Знаешь, в нашей компании такая традиция — каждый новоприбывший должен... показать себя. Ну, проявить себя, понимаешь?

Опять враньё. Никакой такой традиции у нас нет. И самой компании у нас тоже нет.

Понимаю, — кивнул Упырь.

Теперь ты должен пойти туда, — Вырвиглаз указал на карьер, — и осторожно стянуть их одёжку и обувь. Чтобы эти жабы не заметили только. Ясно?

Ясно.

Ну, давай иди. А мы тебя поддержим.

Вырвиглаз подтолкнул этого дурня. Упырь скрючился и в полусогнутом состоянии стал подкрадываться к пляжу. Осторожно, как африканский охотник в саванне, копья не хватало. Он двигался, расставив треугольные локти, ненормально изогнув спину, здорово походил на хорька. Это было видно и по шее, и по локтям, и по затылку — хорек крадется в курятник.

Опасная личность, особенно если со спины, дайте мне томагавк.

Вырвиглаз на Упыря не смотрел — зажмурившись и приложив к другому глазу обломок бинокля, он наблюдал за баторцами на плоту, ничего больше не видел. А я видел. Как с другой стороны, со стороны кладбища, появилась компания взрослых и опасных уже баторцев лет пятнадцати. Упырь их не замечал, сосредоточившись на тряпках. Но и они его не замечали, болтали о чём-то, смеялись, кидались шишками.

Вырвиглаз глядел на тех, кто был на плоту.

Упырь и баторцы уверенно и неотвратимо, как пароходы в тумане, шли на пересечение.

Я молчал.

А вон та ничего, — вдруг сказал Вырвиглаз, не отрываясь от бинокля. — Вон та, постарше которая. Правда, швабра, конечно, но волосы длинные. Я люблю, когда волосы длинные. Ты любишь, когда волосы длинные?

Что? — не понял я.

А я уважаю, — не обратил на меня внимания Вырвиглаз. — Чтобы космы были и чтобы такая... жилистая. Крепкая. Вон та коряга как раз подходит... А это что?

Вырвиглаз перевёл подзорную трубу на Упыря.

Блин! — Вырвиглаз аж подпрыгнул. — Ты что, не видишь?

Что не вижу?

Баторцы! Старшаки!

Вырвиглаз заёрзал, затем позвал:

Эй! Эй, ты!

Упырь не слышал. Продвигался. Ещё шагов двадцать — и баторцы его заметят.

Стой, жаба! — засипел Вырвиглаз громче.

Упырь замер.

Как его зовут?!

Денис.

Ден! — начал громко шипеть Вырвиглаз. — Ден, назад! Назад давай!

Упырь услышал. Он приподнял голову и тут же залёг и, чуть выждав, принялся пятиться. Не оборачиваясь.

Давай! Давай! — шептал Вырвиглаз.

Взрослые баторцы скатились на пляж и уже вовсю располагались на песочке. Я им даже слегка позавидовал — будут теперь до вечера лежать, расслабляться, счастливые. И ни работы им, ни Вырвиглаза — нельзя, тубер не терпит физических и нервных перегрузок.

Подполз Упырь.

Там эти... — объяснил он. — Пришли...

Припёрлись, жабы. — Вырвиглаз плюнул в сторону карьера. — Обломилось. Ну ладно, в другой раз.

Он перевернулся на спину, стал грызть губы. Выглядел немного разочарованно.

Что дальше? — спросил Упырь.

Ходить отсюда, — сказал я хмуро, — что ещё тут делать...

Я уже представлял. Вот вернёмся домой, я снова лягу на койку, а Упырь будет торчать рядом. Торчать, глядеть белёсым глазом, дрожать худым кадыком, рассказывать про «ЦРУ против СССР», время замедлится. Бесконечность — это восьмёрка на боку, так сказал один мальчик.