«Другая Россия» — название оппозиционной партии Э. Лимонова (другая — т. е. не та, не такая, которая есть);

в) предлог «против» в сочетании с генетивом существительного или в позиции самостоятельного компонента высказывания, например: «…2 марта с товарищами и друзьями приходи в КОЛОННУ ОБРАЗОВАНИЯ в рамках социального марша ПРОТИВ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЙ «РЕФОРМЫ ОБРАЗОВАНИЯ» ЗА ВСЕОБЩЕЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЕСПЛАТНОЕ КАЧЕСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАНИЕ» — из листовки, подписанной: «Группа студентов и преподавателей МГУ ОМЕГА» (февраль 2013). Здесь против — значит, не за что-то/кого-то; одновременно такая лексика выполняет оценочную функцию.

5. Лексика семантики отрицания как вербальная составляющая образа власти. В политическом дискурсе отрицание используется в описании действий власти как альтернатива деятельностному полю. Можно назвать фрагменты текста с отрицанием, подобные приведенным выше, «полем бездеятельности». Их соотношение представляют следующие модели:

Такие же две модели существуют в описании адресата действий власти, т. е. общества, и в описании результата этих действий. Обозначим главные смысловые компоненты этих моделей: О — общество, R — результат действий. При этом конкретное лексико-синтаксическое воплощение может меняться, но семантический инвариант остается одним и тем же и выглядит следующим образом:

Поле «бездеятельности» может реализоваться в еще двух типовых моделях:

У О нет R: «У нас нет достаточного количества парковок»;

В России нет R: «Многие живут с ощущением того что в России нет справедливости» (АиФ, 2006 № 25)

В результате вербально обозначенные действия / недействия [Pred.] власти [S] и группа[Z], т. е. результат [R] этих действий в отношении общества [О], выстраиваются в следующие смысловые цепочки:

Зона позитива: S делает/сделал (Pred.) Z, поэтому О имеет R.

Зона негатива: S не делает/не сделал (Pred.) Z, поэтому О не имеет R.

Левая часть цепочки — обозначение власти — нередко опускается, и в текстах бывает представлена только вторая часть «Подобные события будут повторяться и впредь. Потому что никакой внятной национальной и региональной политики выстроить не удалось» (Завтра, июль 2013, № 29). Однако, поскольку массовому адресату известно, что именно власть должна была совершать действия, приводящие к данному результату, констатация его наличия/отсутствия имплицитно конструирует положительный/отрицательный образ власти.

6. Причины систематического включения лексики семантики отрицания в смысловое пространство «власть», на наш взгляд, таковы:

1) Отрицание есть один из механизмов психологической защиты. С одной стороны, отрицание, как один из видов обвинения, инвективы, помогает и автору речи, и адресату снять эмоциональное напряжение, вызванное недовольством какими-либо обстоятельствами. О такой возможности инвективного дискурса пишет А.В. Олянич [Олянич 2007: 45]. С другой стороны, человек нередко отвергает, осуждает но-

вое просто-напросто потому, что боится отказаться от старого: представлений, привычек и т. д. (старое — это освоенное, надежное и, следовательно, защита). Фрейд писал, что если в процессе анализа пациент что-то горячо отрицает, то это верный признак того, что его высказывание надо принимать с противоположным знаком…» [цит. по: Руднев 2009: 293–296]. Часто отрицается то, что непонятно. А непонятным, при отрывочности и фрагментарности знаний, которые присущи значительной части сегодняшней массовой аудитории, оказывается многое из того, что происходит в мире и в России.

2) Отрицание есть одна из форм борьбы. А борьба как форма социальной и общественной деятельности фетишизирована в сознании части российского общества (Подробно об этом см. ниже, раздел «Слова-жупелы. Слова-фетиши», сс. 205–209). В нынешней общественно-политической жизни борьба, протест нередко становятся самоцелью. И один из проверенных, надежных аргументов в этой борьбе — отрицание.

3) Отрицание, негация — один из способов манипулирования сознанием массового адресата. Негатив, как известно, «в черно-белой фотографии и кинематографии — изображение, в котором относительное распределение яркостей различных участков обратно их распределению в объекте съемки» [выделено нами — B.C.] [Большой энциклопедический словарь 2000: 792]. Поэтому с помощью отрицания, которое есть способ оформления и подачи негативной информации, можно создать диаметрально противоположную реально существующей картину мира. Входя в число образопорождающих средств, лексика семантического поля «отрицание» служит одним из вербальных способов «принижения» того, что изображено, или того, кто изображен, и является, таким образом, способом манипулирования. Известно, что человек легче реагирует на негативную информацию, «западает» на нее. Массовому реципиенту указывают в основном на негативные стороны современной жизни и на отсутствие чего-то жизненно необходимого, умалчивая о том позитивном, что есть в нынешней жизни. Результат такого тотального отрицания обозначен в диалоге Базарова и Николая Петровича Кирсанова в романе Тургенева «Отцы и дети»:

— Мы действуем в силу того, что мы признаем полезным… В теперешнее время полезнее всего отрицание — мы отрицаем…

— Однако позвольте… Вы все отрицаете, или, выражаясь точнее, вы все разрушаете [выделено нами — B.C.]…Да ведь надобно же и строить.

— Это уже не наше дело… Сперва нужно место расчистить. [Тургенев 1976: 193].

Массовый адресат легко поддается чужому мнению и разделяет оценки мира и оценки власти, навязанные ему журналистом.

2.6. Оценочная лексика в смысловом пространстве «власть»: семантико-стилистические разряды. воздействующий результат

Уже отмечалось, что открытое выражение оценки, в том числе отрицательной, — то новое, чем характеризуются тексты о власти в современных массмедиа. Приемы выражения оценки, как мы знаем, могут быть различными, и эксплицитными, и имплицитными. Наиболее простым и очевидным из них является употребление оценочной лексики.

Принятые в современной науке классификации оценки и оценочных слов — одного из средств её выражения — различны. Е.Ф. Петрищева пишет об эмоциональной и интеллектуально-логической оценке [Петрищева 1965: 51–53].

Е.М. Вольф, рассматривая оценку как модальность [Вольф 2002: 11], указывает на дескриптивный и оценочный компоненты значения и разграничивает оценку общую и частную [Вольф: 27–28], эмоциональную и рациональную [Вольф: 39]. Г.Я. Солганик говорит о социальной оценочности как о главенствующей черте газетно-публицистического стиля советской эпохи [Солганик 1981: 8] и делит газетные оценочные слова на позитивнооценочные, негативнооценочные и модальнооценочные [Солганик: 37]. Последние служат для косвенного выражения оценки: они «характеризуют отношение не к тому, что непосредственно обозначено ими (не к денотату), а к тому, что связано в действительности с обозначаемой реалией» [Солганик: 56]. В ряде работ отмечается различие между субъективной эмоциональной оценкой [назовем это оценочностью, идущей от автора — B.C.] и оценкой, опирающейся на «общечеловеческий» или на «национальный опыт» [Стилистический энциклопедический словарь 2003: 143] — архетипические реакции-оценки. Во многих работах рассматривается ингерентная (т. е. включенная в значение данного слова), и адгерентная (актуализирующаяся в речевом акте) эмоциональная оценка [Штефан Вильфрид 1984: 76; 113].

Однако анализ той лексики, с помощью которой в политическом и массмедийном дискурсе передаются оценочные смыслы, показал, что некоторые класификации оценочных слов могут быть уточнены. В пределах одного контекста встречаются слова, явно различающиеся по способу выражения оценки, по характеру коннотаций