Он уходит, оставляя после себя дурно пахнущее напоминание о своем присутствии, отчего сосредоточиться еще труднее. Я открываю сначала окно, а затем снова книгу.

В самом деле, я ушел от всякой мирской скверны: у меня не было ни плотских искушений, соблазна очей, ни гордыни. Мне нечего было желать, потому что я имел все, чем мог наслаждаться. Я был господином моего острова или, если хотите, мог считать себя королем или императором всей страны, которой я владел. У меня не было соперников, не было конкурентов, никто не оспаривал моей власти, я ни с кем ее не делил.

Амос Ашкенази снова заходит на пост сиделки.

— А что ты читаешь? Если можно.

— У нас нет молока.

— Я больше не хочу пить.

— Ты слышал о Робинзоне Крузо?

— Это из «Дерзких и красивых»?

— Нет, из книги.

— Из какой книги?

— «Робинзон Крузо».

— А. Да.

— Ты читал эту книгу?

— Конечно.

— Ну и что ты думаешь?

— О книге?

— О Робинзоне Крузо.

— У него еще раб был?

— Да, Пятница.

— Сегодня?

— Нет, Пятница — это раб.

— Да, точно, — говорит Амос Ашкенази. — Пятница. Он был хороший.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, если он был черный, то ему было нормально быть рабом. Но тот факт, что он был белым, и, несмотря на это, согласился стать рабом, — это великодушие.

— Да. Только он не был белым.

— Разве?

— Говорю тебе: Пятница был черным.

— Пятница?

— Пятница, Пятница. В этом весь смысл.

— Какой смысл?

— Смысл мировоззрения Робинзона Крузо, который и думает, что Пятнице нормально быть рабом всего лишь потому, что он черный.

— А в книге говорится, что Пятница был черный?

— Конечно, говорится.

— Я этого не припоминаю.

— Неужели ты думаешь, что для английского писателя восемнадцатого века вообще было возможно вообразить ситуацию, когда один белый человек с удовольствием станет рабом другого белого человека?

— Какого белого человека?

— Робинзона Крузо.

— Робинзон Крузо был белым?

Иногда трудно понять, действительно ли Амос Ашкенази принимает участие в диалоге или он все еще занят разговором с воображаемым собеседником. И если уж он хорошо владеет речью, он редко показывает это. Однажды я спросил его насчет его якобы большого словарного запаса, он сказал, что еще будучи подростком, он учил трудные слова наизусть. Зачем, спросил я. «Чтобы производить впечатление на девчонок. Им нравятся парни с большим словарным запасом», — ответил он.

Я снова открываю книгу, и Амос Ашкенази весьма мудро принимает это за предложение удалиться.

Даже стоик не удержался бы от улыбки, если бы увидел меня с моим маленьким семейством, сидящим за обеденным столом. Прежде всего восседал я — его величество, король и повелитель острова, полновластно распоряжавшийся жизнью всех своих подданных; я мог казнить и миловать, дарить и отнимать свободу, и никто не выражал неудовольствия.

Ассада Бенедикт заглядывает на пост сиделки.

— Ну, что там еще?

— Мне нужна защита.

— От чего?

— От араба. Он мучает меня.

— Ибрахим Ибрахима?

— Да.

— Что он делает?

— Он говорит, что оживит меня.

— Он просто дразнит тебя. Он безвредный.

— Я слышала, что он кого-то убил.

— Он накачан лекарствами, так же, как и ты. Он и мухи не обидит.

— Он говорит, что он — какой-то арабский святой, который умеет делать мертвых живыми.

— Ну, допустим, он — арабский святой, который умеет делать мертвых живыми. Кому какое дело?

— Мне.

— И зря. Не обращай на него внимания.

— Как я могу не обращать внимания, если он постоянно угрожает мне?

— Он тебе не угрожает, у него просто свои проблемы. Какая тебе разница от того, что он верит, что он — арабский святой? Отстань от него.

— Я не могу. Он говорит, что может воскрешать мертвых.

— Он так уж сильно угрожает тебе?

— Он говорит общими фразами, но я боюсь. Ты должен меня защитить.

— Давай его сюда.

— Что-что?

— Я хочу с ним поговорить.

— Мне его позвать?

— Да.

— Ибрахим! — на весь блок кричит Ассада Бенедикт.

— Не кричи, как на рынке! Я бы и сам его позвал!

— Вот он.

— Да? — Говорит Ибрахим Ибрахим. — Меня звали?

— Ассада Бенедикт говорит, что ты рассказывал про воскрешение мертвецов.

— Я просто рассказывал ей про Того, Кто Оживлял Похороненных Заживо Новорожденных Девочек.

— Про кого?

— А ты не знал, что в Темное Время, до ислама, люди зарывали в землю новорожденных девочек?

— Не знал.

— Ну так вот, зарывали.

— Почему?

— Засухи, бедность, а кроме того, девочки всегда были обузой, не могли работать и приносили одни расходы.

— И они их убивали?

— Да. Зарывали в землю. До тех пор, пока не явился Тот, Кто Оживлял Похороненных Заживо Новорожденных Девочек.

— И что же он делал?

— Он выкупал девочек. Приходил к отцу и говорил: «Я узнал, что ваша жена недавно родила девочку, и что вы хотите похоронить ее заживо. Не хотите ли мне ее продать?» И отец отвечал: «Да с удовольствием». Тогда Тот, Кто Оживлял Похороненных Заживо Новорожденных Девочек, платил выкуп и спасал девочку. Говорят, что когда наступил ислам, он спас триста девочек, а может, и четыреста.

— И что он с ними делал?

— Понятия не имею.

— А почему Ассаде Бенедикт кажется, что ей угрожают?

— Понятия не имею. Это всего лишь история.

— Ты слышала, Ассада Бенедикт? Это всего лишь история.

— Он мучает меня.

— Не надо так ныть.

— Он превращает мою жизнь в сущий ад.

— Я думал, что ты мертвая.

— Я мертвая. Почему он не оставит меня в покое?

— Я скажу ему, чтобы он оставил тебя в покое. А теперь, если вы двое будете так добры и уберетесь отсюда, может быть, я смогу продолжить читать.