– Эта? – изумился мужчина. – Но как же вы собираетесь… Погодите, вы из поликлиники?

– Нет, я… Извините, по-моему, вышло недоразумение. Вы – Семен Матвеевич Вязьмин, верно?

– Да, – подтвердил тот. – А вы?

– Меня зовут Устинья Попкова, и мне очень нужно поговорить с вашей дочерью, Анжеликой. Она дома?

– Анжелика?

Мужчина выглядел озадаченным.

– Кто вы, девушка? – нахмурившись, спросил он. – Кто вас прислал?

– Меня никто не присылал, Семен Матвеевич, я… – ей ужасно не хотелось раскрывать истинную цель визита, но, похоже, кое-что сказать все же придется, иначе в квартиру не проникнуть – через такой серьезный «кордон»! – Мы работали в одной организации с вашей дочерью…

– Вы – ее знакомая? Подруга?

Соврать?

– Нет, – решила ответить правду Устинья, – мы незнакомы. Но я…

– Заходите! – неожиданно предложил хозяин квартиры и отступил назад, пропуская гостью.

Она оказалась в просторной прихожей, а Вязьмин, стоя в двух шагах, внимательно ее разглядывал. Под его изучающим взглядом Устинья почувствовала себя стрекозой на булавке у энтомолога, и ей стало неуютно.

– Как вас зовут, напомните? – заговорил Вязьмин.

– Устинья. Устинья Попкова.

– Анжелика никогда не упоминала вашего имени, поэтому, если бы вы решили солгать насчет знакомства с моей дочерью, я бы сразу узнал… Что вам нужно?

– Поговорить с Анжеликой. Извините, но это – личный разговор, он касается того времени, что она работала в концерне «Пугачефф».

– Вас оттуда прислали?

– Нет, я же говорю, никто меня не присылал! Я пришла по собственной инициативе…

– Пришли по собственной инициативе к человеку, с которым лично незнакомы?

– Понимаю, звучит странно, но… Простите, Семен Матвеевич, могу я наконец увидеть Анжелику?

– Можете, – после короткой паузы кивнул Вязьмин. – Отчего же нельзя? Идите за мной!

Они прошли мимо гостиной, и Вязьмин толкнул дверь комнаты, расположенной рядом с ванной. В нос Устинье ударил резкий запах медикаментов. Помещение оказалось небольшим, и львиную его часть занимала кровать, но не обычная, а одна из тех, что девушка видела в кино – койка для лежачих больных, с электроприводом и какими-то еще штуковинами, о назначении которых Устинья не имела ни малейшего понятия. На кровати она увидела девушку. Она казалась очень маленькой и хрупкой по сравнению с металлическим «монстром», на котором лежала. Длинные каштановые волосы, заботливо расчесанные, лежали на подушке, обрамляя крошечное личико с восковой кожей. Наверное, когда-то она была хорошенькой, но сейчас перед Устиньей было «космическое» существо, все в трубках и проводочках, имеющее мало общего с той, кого она рассчитывала встретить. Девушка беспомощно оглянулась на стоящего за ее спиной Вязьмина.

– Что с ней случилось?! – пробормотала она.

– На мою дочь напали в подъезде. Маньяк.

Вязьмин говорил спокойным, ровным голосом человека, давно привыкшего к тяжелой ситуации в собственной семье.

– Господи, я ничего не знала! – воскликнула Устинья. Она чувствовала себя ужасно – такое же ощущение испытывают те, кто после долгого перерыва заходит к приятелю, а им сообщают, что тот давно умер. – Простите меня, Семен Матвеевич…

– Вам не за что извиняться. Чаю выпьете?

В голосе пожилого мужчины звучала такая тоска, что Устинья не могла отказать. Сидя за столом на маленькой кухне, она, сама того не ожидая, рассказала ему все. Вязьмин слушал внимательно и сочувственно. Когда она закончила, он сказал:

– Что ж, похоже, этот Сугривин получил то, на что напрашивался!

– Да, вот только мне не легче, – вздохнула Устинья. – Ведь меня подозревают в его убийстве! Вы случайно не знаете, не было ли еще пострадавших от Сугривина? Я имею в виду других девушек, ведь в полиции считают, что я вру насчет попытки изнасилования!

– Честное слово, я хотел бы вам помочь, но Анжелика ничего не рассказывала мне о своей работе.

– Но она ведь ушла из концерна, верно? У нее была хорошая должность, перспективы – почему вдруг ваша дочь решила все бросить?

– Кто ж вас поймет, молодых? – пожал плечами Вязьмин. – Но, даже если бы произошло то, на что вы намекаете, Анжелика вряд ли рассказала бы мне – она предпочитала не волновать меня понапрасну. Но мне кажется, вы ошибаетесь – моя дочь нашла другое место, получше того, что она занимала в «Пугачеффе». К несчастью, ей так и не суждено было начать там работать, ведь нападение маньяка произошло как раз накануне, в субботу вечером. Она встречалась с подругами, возвращалась не поздно – и вот…

– А маньяка нашли? – спросила Устинья. Ей казалось страшно несправедливым то, что случилось с Анжеликой – по сравнению с этим ее собственное положение выглядело вовсе не таким безнадежным.

Вязьмин покачал головой.

– А врачи что говорят? – снова задала вопрос Устинья. – Есть вероятность, что…

– Что Анжелика поправится? Да кто ж может предсказать… Они выперли ее из больницы, продержав около месяца – сказали, что больше ничем помочь не могут и что теперь все зависит от ее молодого организма. Но, даже если она и придет в себя после комы, то уже никогда не станет прежней; мозг поврежден – спасибо, если хоть какие-то функции восстановятся!

– И вы один за ней ухаживаете? Тяжело, наверное!

– Я привык. Мне помогает приходящая сиделка из поликлиники. Я вас за нее-то принял – моя постоянная помощница предупредила, что несколько дней не сможет нас навещать, но пообещала прислать замену.

В этот момент раздался звонок в дверь.

– О, вот и она! – вскочив с места, сказал Вязьмин. – Вы уж извините, Устинья…

– Конечно-конечно, – пробормотала она, тоже поднимаясь. – Это вы простите, что я вот так ворвалась!

Но отец Анжелики уже вышел, и ей ничего не оставалось, как проследовать к выходу.

* * *

Когда Устинья, постучав, вошла в кабинет Регины, то увидела адвокатессу полулежащей на мягком диване. Ее туфли на высоченных шпильках валялись на коврике, а ноги покоились на коленях Захара, который со знанием дела растирал ее ступни. Регина тихонько постанывала – не то от боли, не то от удовольствия, а может, от того и другого сразу.

– Ну на кой тебе такие каблучищи, а? – сокрушался Захар, словно не замечая вошедшую девушку. – Ноги как у Плисецкой, на птичьи когти похожи!

– Да ладно тебе, разохался, будто старая дуэнья! – рассмеялась Регина, довольно жмурясь, словно кошка на печке. – Каблуки – это красиво, и ты, как представитель мужского пола, слукавишь, если скажешь, что предпочел бы видеть меня в кроссовках!

– И предпочел бы! – возразил Захар. – А таким макаром, мать, ты к пятидесяти годам сможешь передвигаться только на костылях или в самом лучшем случае в ортопедической обуви. О, а че лицо такое хмурое? – наконец удостоил он Устинью своим вниманием.